Георгий Шошмин - Возвращение в жизнь

Ну что ж, увидим. Никодим Савельевич уже начал свою новую жизнь... Как-то ты начнешь свою, Виктор Дмитриевич? О Кошелеве позаботился сын. А кто позаботится о тебе?..

Вероятно, это произошло бы и само собою: там, где в женском сердце зародилось внимание и горячее сочувствие, — жди и любви. Вопреки своей цели Телицын добился разговором с Лелей лишь одного: он развил в ней интерес к Новикову.

С каждой встречей Леля ощущала, что в ней начинает зарождаться что-то большее, чем простое сострадание. Появилось настоятельное желание еще и еще видеть Виктора Дмитриевича.

Леля старалась быть теперь с ним более строгой и официальной, чем раньше. Но это никак не удавалось.

Несколько дней подряд она была занята, с Виктором Дмитриевичем не встречалась. Потом они опять увиделись в саду. Леля застала его мрачным.

— Как состояние больного? — спросила она с таким серьезным, профессорским видом, что он не мог сдержать улыбки. Она и сама улыбнулась, протягивая ему руку.

Виктор Дмитриевич уже привык открываться Леле во всем. Свою мрачность он без утайки объяснил желанием быть сейчас с близким человеком, вместе с ним радоваться весне.

Леля знала, что жена Виктора Дмитриевича порвала с ним. Но теперь, когда он на пути к излечению, — почему она ни разу не пришла в больницу?

Сама Леля не сумела бы так. Можно расстаться с человеком, можно окончательно разлюбить, но как не протянуть ему руку в трудную минуту? Вот он захочет начать жить действительно по-новому. В чем же он выпишется? В том тряпье, что поступил в больницу? И куда он пойдет потом? На улицу?..

Молодая листва развернулась рано. Но после первых солнечных дней потянуло северным ветром, нанесло по-зимнему черные тучи, и как-то утром аллеи больничного парка побелели от мокрого снега.

Алексей Тихонович любил ранний утренний час, когда по дороге в больницу или на конференции встречались все врачи. Эти встречи и дружеские разговоры — о работе, о детях, о планах на лето — всегда рождали у Мещерякова чувство бодрости и ощущение теплой, товарищеской близости к людям.

Сегодня по пути на конференцию все говорили о трудной весне. Всем хотелось солнца. Алексей Тихонович тоже недовольно поглядывал на сумрачное небо: неужели не будет солнца?

Вскоре тучи начали редеть. Брызгая солнечными искрами, с ветвей посыпались легкие, прозрачные капли тающего снега.

После конференции Алексея Тихоновича остановила женщина в широком синем пальто.

— Простите, пожалуйста, вы — доктор Мещеряков?

По ее тону Алексей Тихонович понял, что дорога в больницу была для этой женщины нелегкой.

— Анастасия Семеновна Новикова, — смущенно представилась она.

— Да, Новиков — мой больной... Пойдемте?

Они спустились с крыльца и не торопясь, шаг в шаг, пошли по главной аллее. По краям высоких, покатых крыш лечебных павильонов, тянувшихся вдоль аллеи, узкими полосками лежал снег. На протоптанных к подъездам дорожках чернела влажная, дымящаяся земля.

Алексей Тихонович терпеливо ожидал, пока жена Новикова объяснит цель приезда в больницу.

Он часто встречался с женами своих больных. Одни из них не верили в возможность поставить мужа на ноги. Другие просили сделать что угодно, но только бы муж возвратился в семью. Иные же отказывались принимать мужа после выписки.

В откровенных беседах, которые бывали между ними все чаще, Виктор Дмитриевич рассказывал об Асе. Мещеряков даже подумывал: «А не стоит ли встретиться с ней и поговорить?» И вот — на счастье — она пришла сама. Он стремился понять, что привело ее? Сострадание к человеку, с которым было связано несколько счастливых лет? А может быть, и не одно сострадание?

Догадавшись, что врач ожидает от нее объяснения, Ася сбивчиво проговорила:

— Мне хотелось бы... если я могу... если это возможно... или необходима какая-нибудь помощь...

Мещеряков не собирался выступать в роли доброго примирителя. Ему надо было знать: может ли Новиков вернуться к этой женщине? Выйдя из больницы, он ведь так будет нуждаться в участии, в заботливом сердце.

— Вы не хотите получить свидания с ним? — спросил Алексей Тихонович и заметил в Асиных глазах проскользнувший испуг.

— Нет-нет, — отказалась она, ничуть даже не заботясь о том, чтобы скрыть свой испуг. — Не надо... Я боюсь... Не хочу...

— Вы не ошибаетесь? — тактично, но настойчиво спросил Мещеряков. Он хотел понять все, что происходит сейчас в душе этой, должно быть очень честной, женщины.

Ася подняла влажные глаза, и дрожащими ресницами, печальным вздохом ответила раньше, чем словами: