Георгий Шошмин - Возвращение в жизнь

— Стой!..

Но мужчина не обернулся. Дрогнув вытянувшимися ногами, он тяжело повис.

Раскрыв на бегу раскладной нож, Костромцов в несколько прыжков оказался в другом конце чердака. Забравшись на ящик и поддерживая одной рукой туловище самоубийцы, чтобы он не разбился при падении, Костромцов тотчас перерезал веревку и снял петлю. Сделал ему искусственное дыхание, энергично растер грудь.

Самоубийца был еще жив. Сначала он приоткрыл один глаз, потом другой и истерически засмеялся. Приземистый, сильный Костромцов, приподняв его, подхватил под мышки и, подталкивая сзади грудью, спустил с чердака, вывел на улицу. Остановив проходившую мимо порожнюю грузовую машину, он привез самоубийцу в отделение.

Выслушав доклад старшины, капитан Батурин забрал у Костромцова документы доставленного, приказал ввести его.

Войдя в комнату и встретившись глазами с дежурным, Виктор Дмитриевич просунул правую руку в вырез рубашки и, царапая ногтями грудь, сдавленно закричал:

— Я пропил Асины платья! Убивайте меня, только скорее! — Он закашлялся и умолк. Отняв руку от груди, полез пальцами в рот, усиленно стараясь вытащить что-то из-за щеки. Присел на корточки и начал быстро-быстро перебирать руками, словно вытягивая изо рта невидимую бесконечную нить.

Костромцов попробовал отвести его руки. Не поднимаясь Виктор Дмитриевич повернул голову, раздосадованно глянул на старшину:

— Ну зачем вы оборвали? А теперь снова надо искать конец. У меня полный желудок волоса. — Он опять пошарил пальцами за щекой и, как будто поймав конец оборванного волоса, принялся наматывать его на руку.

— Подождите в соседней комнате, — приказал Батурин. — Будете сопровождать...

Костромцов вывел доставленного.

Батурин позвонил в «Скорую помощь», вызвал санитарный транспорт. Просматривая документы Новикова и заполняя протокол, он вспомнил, как позавчера, на лекции для милицейских работников, врач-психиатр Мещеряков метко сказал: «Водка краснит нос, чернит репутацию и приводит в тюрьму или психиатрическую больницу».

По многолетней практике Батурин хорошо знал — почти всегда бывает именно так. Через его руки прошло множество людей, из-за губительной привычки к водке ставших преступниками — домашними ворами, растратчиками государственных денег, грабителями. А хулиганство и пьянство были и вовсе неотделимы: драки, скандалы, битые стекла — все это тяжкий хмель.

«Если пьяницу вовремя не остановить, — говорил Мещеряков на лекции, — он погибает. Начинается разбитым стеклом и пропитой рубашкой, а кончается тюрьмой или больницей». После лекции Батурин подошел к врачу, хотел ответить на его упрек, брошенный милиции: «Но милиция, большей частью, имеет ведь дело уже с конечным, печальным результатом пьянства». — «Если так рассуждать, медицина может сказать то же самое, — возразил Мещеряков. — Но и милиция и медицина — мы вместе — должны помогать общественности и семье, и в состоянии сделать многое, чтобы не дать человеку упасть до тюрьмы или больницы».

В сегодняшнем случае Батурин честно винил и милицию, и не мог теперь не согласиться с врачом. Он два раза перелистал паспорт Новикова. Отметок о работе и прописке давно уже нет. Что же он делал? Если не воровал, так промышлял на рынке.

«Не дай ему возможности бродяжничать, заставь его работать, он, наверно, не дошел бы до самоубийства и психического заболевания, — признался Батурин. — А теперь это искалеченный человек. Очень трудно будет возвратить его в жизнь».

В соседней комнате Виктор Дмитриевич не мог усидеть спокойно. Перестав вытаскивать волосы изо рта, он начал собирать что-то на рукавах, на шее, на брюках и брезгливо сбрасывать на пол, Костромцов одернул его:

— Э-э, приятель, ты что делаешь?

— Посмотрите, сколько на мне клопов, — не поворачиваясь проговорил Виктор Дмитриевич и снова стал снимать с себя воображаемых клопов.

Прибывший врач-психиатр «Скорой помощи» установил хорошо знакомый диагноз:

— Алкогольный делирий... Белая горячка...

Медбрат и Костромцов посадили Виктора Дмитриевича в машину и повезли в больницу.

Дежурная сестра приемного покоя невро-психиатрической больницы Леля Мартынова занялась разбором бумаг в столе, чтобы к Новому году не оставалось ненужных записок, старых телефонограмм, испорченных бланков.

Леля дежурила вместе с ординатором пятого отделения Алексеем Тихоновичем Мещеряковым. Отворачивая последний листок перекидного календаря, она засмеялась: