Георгий Шошмин - Возвращение в жизнь

В теплоте он размяк, глаза дремотно слипались, сладко кружилась голова. Но надо было держаться, — уснешь, сразу же приведут милиционера или выгонит сам дежурный, и тогда — снова морозная улица, ветер, ночь, неизвестность.

Прикуривая папиросу от папиросы, Виктор Дмитриевич почувствовал, что колени его мелко дрожат, и он не может справиться с этим, не в состоянии остановить дрожь. Не понимая — то ли это еще не прошел озноб, то ли это просто нервы, — он несколько раз пробовал переменить положение ног, закидывал ногу на ногу, составлял их вместе, тесно и сильно сжимал колени,но ничего не помогало, дрожь не унималась.

Вдруг он разобрал за дверью голос Аси. Она разговаривала с мужчиной. Виктор Дмитриевич так ясно слышал их голоса, что даже отчетливо представил себе Асю в ее синей шубе с котиковым воротником.

Она продолжала нетерпеливо говорить покашливающему с мороза мужчине — должно быть, милиционеру, со строгим лицом, невысокому, в коричневых вязаных перчатках. Вот она вынимает сейчас из муфты темный платочек, вытирает им заиндевевшие брови и нервно говорит:

— Он здесь скрывается. Вчера ночевал на вокзале, а сейчас пришел сюда... Почему до сих пор не выселят его из города? Болтается без всякого дела, превратился в босяка...

Затравленно озираясь, Виктор Дмитриевич вскочил, на цыпочках подкрался к двери. Приложив ухо, услышал голос Аси еще громче и яснее:

— Он может стать бандитом. Украл мои вещи, украдет еще чьи-нибудь. Сегодня порвал струны на чужой скрипке...

Подняв голову, Виктор Дмитриевич затаился... Сейчас распахнется дверь и ворвется милиционер.

«Не галлюцинации ли?»

Проверяя свои подозрения, он снова прислушался. Надо как-то выскочить отсюда.

Он прошел в соседнюю с курительной комнату — туалет, и, задерживая дыхание, остановился. Голос Аси звучал тише, из отдаления, но слова разбирались по-прежнему четко. Опять покашливая в кулак, милиционер ответил Асе:

— Хорошо, сейчас я пойду туда.

Виктором Дмитриевичем овладел страх. Не было больше никаких других чувств. Руки судорожно скрючило, как парализованные. Ноги не слушались. Он напряженно соображал:

«Что же делать?.. Лучше было остаться на улице... Надо, надо как-то выскочить отсюда».

Не переставая слушать голоса и ища пути для бегства, Виктор Дмитриевич подскочил к окну. Но оно оказалось плотно запечатанным на зиму.

«Что же делать? Что делать?»

В это время ударила дверь, и в курительной комнате послышались тяжелые мужские шаги со стуком подковок на сапогах. Шаги приближались. Хлопнула вторая дверь, дребезжа зазвенела дверная пружина, и мужчина вошел в туалет.

Виктор Дмитриевич продолжал стоять около окна, спиной к двери, боясь пошевельнуться. А мысль продолжала искать пути спасения:

«Надо попробовать проскочить через курительную комнату и через зал — прямо к выходу».

Упруго сгибая туловище, как перед трудным, рискованным прыжком, он повернулся, и — увидел вошедшего в туалет молодого моряка.

Голоса неожиданно смолкли. От сердца будто отлегло, но страх еще не унялся.

Боязливо выйдя в зал, но нигде не замечая ни Аси, ни милиционера, Виктор Дмитриевич проскользнул в вестибюль. Придется все-таки идти на улицу. Неужели дядя Коля не сжалится и по старой памяти не пустит на ночь?..

Он успел вскочить в последний автобус и поехал на Выборгскую сторону.

В доме на Орловской, за окнами, завешенными старыми желтыми газетами, галдели пьяные голоса. Он постучал. Подождал, переступая замерзшими ногами. Из-за двери неприветливо спросили:

— Кто?

— Я, Витька...

— Дяди Коли нет дома, — засмеявшись, сладким голосом ответил сам дядя Коля и ушел.

Еще одно унижение. Вся жизнь стала сплошным унижением... Куда же теперь?.. Остается одно — по улицам, по улицам, по морозным улицам, как бездомной собаке, бродить и бродить до самого утра...

Только бы пережить эту нечеловеческую ночь. Напрячь последние силы и — идти. Остановись — тогда свалишься, и конец.

Он попробовал нырнуть в парадную и наткнулся на дворника. Пошел дальше, забрался в будку телефона-автомата. Скрючившись, устроился на полу. Это показалось уже благодатью, — здесь хоть не пронизывал окаянный ветер.

Просидеть в спасительном уголке удалось недолго. В будку ворвался мужчина в расстегнутой шубе. Виктор Дмитриевич сжался. Согнутыми локтями прикрыл лицо. Вдруг опять будут бить?

Но мужчина только сказал:

— Товарищ, надо идти домой...

Хорошо идти домой, когда есть дом. А куда идти, если нет у тебя дома, если ты сам безвозвратно выгнал себя из своей семьи?.. Куда идти, если этот большой город, с тысячами теплых домов, ты сам превратил для себя в ледяную пустыню?..