Георгий Шошмин - Возвращение в жизнь

— Сядем здесь и без стопки обсудим все мировые вопросы. И не привязывайся. Зачем из-за этой заразы на старую дорожку возвращаться? Подохнуть, как Валет, или бродяжничать, как ты? Ну его, этот гоп со свистом!.. Знаешь, какая толковая жизнь без пьянки? Вот, еду в Горький получать новые машины. Хозяин мой выхлопотал. Помнишь, я тогда привозил его в театр?.. Он обещал, если буду хорошо работать, на курсы механиков отправить. А сейчас заставил пойти в вечернюю школу. — Глядя на сумрачного, жалкого Виктора Дмитриевича, Жора предложил: — Приеду после Нового года, попробую устроить тебя к нам на строительство. Но если подведешь — не обижайся. Я второй разряд по боксу имел. Не посмотрю, что ты маэстро. Из-за тебя не хочу терять доверия и уважения. Потерять легко, зарабатывать трудно...

Объявили посадку на горьковский поезд. Они вышли на перрон.

Когда поезд тронулся, Виктор Дмитриевич увидел, как из зала выскочил Лева с тяжелым чемоданом в руке. Он догнал последний вагон. Проводник не пускал его, но Лева сумел уцепиться за поручень и прыгнул на подножку. Поезд повез его к Волге...

Проводив Жору, Виктор Дмитриевич побрел на рассвете в буфет.

До самого вечера, сгибая под ветром голову, втягивая ее в плечи, он шатался от буфета к буфету, и почувствовал вдруг, как несказанно устал от этой вечно пьяной и пустой жизни. Обнищал умом и сердцем.

Виктор Дмитриевич с удивлением обнаружил, что чем безжалостнее обнажалась душевная усталость, чем безнадежнее были мысли, тем сильнее нарастало внутреннее сопротивление этой безнадежности. Он встрепенулся. Неправда, не все еще утрачено, не все кончено! Но из глубины сознания поднялся резкий, тревожно прямой вопрос: «Музыкант ли ты сейчас? Что ты можешь?» Ответила пьяная самоуверенность — все еще могу!

Он ощутил беспокойную потребность сейчас же убедиться в этом. И все сместилось. Незачем уезжать. Заработать на скрипку, и снова — музыка!

Возбужденный навязчивой мыслью, что настал час окончательно решать будущую жизнь, Виктор Дмитриевич поехал в буфет, где вечерами подрабатывал Барон — скрипач, которому он в прошлом году хотел продать свой инструмент.

Барон был на месте — играл, сидя сбоку столика, безучастно переставляя пальцы по позициям. Он сидел с полусонно закрытыми веками, и казалось, что веки у него малы для глаз и прикрывают их только до половины, отчего создавалось впечатление, будто он дремлет.

Виктор Дмитриевич угостил Барона, настоятельно попросил скрипку:

— Я не по заказу хочу сыграть. Понимаешь, не по заказу... Не могу не сыграть. Ну дай, дай!

Потребовав еще пару кружек пива, Барон снисходительно разрешил. Виктор Дмитриевич задумался: «Что играть?» Начать надо с трудного — сохранилась ли техника?

В дымном зале орали хриплые глотки пьяниц, никто не обращал на него внимания, но чудилось, что все смотрят только на него, ожидая необычного. Нервничая так, словно впервые играет перед публикой, он долго не мог поднять смычка. Чувствовал себя будто на большой эстраде. Сейчас или восторженно признают мастера, или позорно освищут... Нет, не то. Совсем не то. Он сам должен дать оценку.

Эта мысль сразу отгородила его от зала. Исчезла скованность, пришло привычное ощущение инструмента. Он улыбнулся и поднял смычок...

Начав поочередно несколько любимых пьес и не доигрывая их до конца, Виктор Дмитриевич заметил, что срывается. Никак не удавалось деташе — исполнение каждой ноты отдельным движением смычка. Он стал играть в стремительном темпе. Но трясущаяся рука сбивала смычок... Пустяки, случайность. Попробовать снова.

Не унимаясь, он попытался сыграть пиццикато. Исполнять пиццикато надо было не смычком, а пальцем, осторожно задевая струну, звучащую отрывисто и приглушенно. Но для этого нужны не одеревеневшие пальцы пьяницы, а натренированные пальцы музыканта.

Барон, сидевший с неизменно флегматичным видом, стал вслушиваться в его игру. Заметив это, Виктор Дмитриевич решил попробовать еще одну вещь — баркаролу, несложную песнь рыбака. Ее играют ученики в музыкальной школе. Но едва он начал — несвободно, делая усилия, чтобы не сбиться, — как услышал нервировавшую его детонацию. Звук был фальшивым. Почему?.. Скрипка плохо настроена. Струны явно низят. И особенно — ля первой октавы... Он подтянул колок. Все равно звучание детонирующее, ниже, чем должно быть. Он подтянул колок еще раз. Снова фальшь. Почувствовал, как от вспотевших пальцев колодочка смычка стала влажной и липкой. И снова — фальшь. Снова стал тянуть колок, повышая звучание.