Георгий Шошмин - Возвращение в жизнь

Виктор Дмитриевич присел на корточки перед печкой, открыл дверцу. Оглянувшись на Вадима как бы за разрешением, он протянул руки к углям, растопырил закоченевшие пальцы. От жаркого блеска прямо в лицо — сощурился, и увидел какой-то далекий, раскинутый на холмах и окруженный дрожащим оранжевым заревом город с тысячами тысяч желтых и фиолетовых огней. Они мягко и приветливо мигают, зовут к себе благодатным теплом... Вот где счастье... Он опустил веки и не приметил, как стал дремать. Расслабленно откачнулся от печки, едва не упал.

Вадим тронул его за плечо. Гость так и вскинулся, — сказалась привычка ночевать на чердаках, в подъездах, на вокзалах, зная, что надо бежать при первой же опасности. Сообразив, где он, Виктор Дмитриевич облегченно вздохнул. Улыбаясь, вздернул плечами и выпрямился. Поводя взглядом по сторонам, заметил в углу на холостяцкий манер составленные кастрюли и сковородки. Запах чего-то жареного и вид этих кастрюль разбередили притупившееся было тошнотное чувство голода. Вадим освободил стол, где в беспорядке лежали ноты, канифоль, книги, посуда, предложил остывшую жареную картошку с консервами и чуть теплый чай. Пощелкивая в раздумье пальцами, Вадим старался не смотреть, как жадно жует Виктор — чавкая и давясь. Один раз тот даже до слез закашлялся.

Выбрав со сковородки все дочиста и обтерев ее корочкой хлеба, Виктор Дмитриевич залпом проглотил чай, озабоченно подумал: «Ну а теперь — выгонит или нет?» От сытости чуть не пошатываясь, он пересел на прежнее место, к печке, и замер там, совсем разомлев.

Вадим достал подушку без наволочки, в сером грубом чехле, из которого торчали кончики перьев. Вытащил из-под матраца старое розовое одеяло, бросил к печке. Виктор Дмитриевич снял пальто и не раздеваясь лег.

Лежать на старом одеяле было неловко. Мешали комья затвердевшей ваты. По привычке скрючившись, он накрылся своим пальто. Несмотря на неодолимое желание спать, минут десять — расправляя одеяло и выдергивая из подушки колющие в щеку острые перья — поворочался с боку на бок, подумал об Аносове. Горькая и унизительная произошла встреча. Сам виноват. Понимая это, он все же охотно давал волю растущему чувству нехорошей зависти к Вадиму. К зависти примешивалась еще и обида, — как собаке, швырнул на пол рваную подстилку...

В семь часов Вадим разбудил его:

— Скоро мне собираться на работу. К девяти.

Виктор Дмитриевич поднялся, протер глаза, тяжело кивнул головой:

— Не беспокойся, уйду сейчас, — Отведя мрачный взгляд, добавил: — Не останусь у тебя, не пропью ничего.

Умываться он отказался, боясь холодной воды. Вадиму было противно видеть его трясущиеся руки, опухшее, отечное лицо с красным рубцом на помятой щеке — след подушки. Неужели этот человек был его другом? Нет, нет, этот пропойца не может быть другом. Вон у него даже и глаза какие-то подловатые стали. Трудно, почти невозможно было сейчас представить этого трясущегося человека — в черном костюме, со скрипкой в руках, на залитой светом эстраде, перед тысячами людей, которым он приносит радость своим искусством...

Отказавшись от завтрака — без стопки ничего не полезло бы в рот — и зная, что опохмелиться Вадим не даст, Виктор Дмитриевич натянул пальтишко, коротко попрощался и, запахнувшись, ушел.

Оттягивая страшную минуту выхода на мороз, он немного постоял на лестничной площадке. Надо было вчера честно рассказать Вадиму обо всех своих мучениях и попросить помочь как-нибудь устроиться. Но что уж теперь... Теперь Вадим, конечно, не захочет ничего сделать.

Он спустился по лестнице и, как ныряют в ледяную воду, зажмурив на минуту глаза, вышел на улицу. Было еще совсем темно. Горели фонари. Около ворот, размахивая руками, прохаживались дворники. Не глядя он свернул в какой-то переулок, сам не зная, куда и зачем идет...

Выпустив приятеля, Вадим, как обычно в этот час, взял скрипку и принялся за утренние упражнения. Но, позанимавшись минут пятнадцать, он отложил инструмент. Поняв, отчего это беспокойство, он в сердцах обругал себя: «Кого выгнал на улицу? Друга! Отвращение оказалось сильнее дружбы».

Он сбежал во двор, отыскал дворника:

— Не видели, куда пошел мужчина в черном пальто?

— Украл чего? — с живым любопытством спросил дворник, торопливо завертывая уши солдатской шапки и вытряхивая из рукава милицейский свисток на длинной цепочке. — А я еще подумал: подозрительный какой-то.

— Да нет! Это ушел мой друг. Я забыл дать ему ключ от комнаты.