Георгий Шошмин - Возвращение в жизнь

Виктор Дмитриевич продолжал стоять, выслушивая упреки Людмилы Акимовны, обрушившиеся теперь на него:

— И как вам не стыдно? Пить вместе со своим начальником! Вид у вас приличный, никогда бы не сказала, что вы пьяница. На вас и не похоже...

Постепенно упреки ее затихли. Она смущенно замолчала, увидев, что Виктор Дмитриевич совершенно трезв. Извинившись, она предложила ему сесть:

— Большое спасибо, что привели. Еще упал бы где-нибудь на улице... Позор-то какой...

Уже пережив острую минуту, когда его незаслуженно отругали, Виктор Дмитриевич, молчаливо стерпевший все, понял, что женщина эта обидела его от накипевшей боли, и был далек от обиды.

Он присел. Рассказал, что, выйдя перед сном погулять, увидел на улице пьяного Юрия Сергеевича и привел его домой. Он посоветовал Людмиле Акимовне обратиться в диспансер, к доктору Славинскому.

Она записала фамилию, имя и отчество врача, и так же решительно, как в самом начале, сказала:

— Все равно этого я не оставила бы так, пока еще не зашло далеко. Хочу пойти в отдел культуры и в партком...

Под впечатлением встречи с Кульчицким Виктору Дмитриевичу всю ночь снились пьяные кошмары... Сбежал из отделения, пропил больничное белье. Встретив Мещерякова, начал драться с ним...

Проснулся он в поту, с трясущимися руками, и несказанно обрадовался, почувствовав, что совершенно трезв, что все эти пьяные ужасы были только во сне, что за окном солнце и начинается хороший день.

Виктор Дмитриевич с уважением думал о решительности жены Кульчицкого. Правильно, что она не собирается терпеть, прощать, жестока в самом начале. Только так она и сможет спасти мужа...

Как Кульчицкий ни сопротивлялся — стыдно лечиться! — жена повела его в диспансер:

— Если ты не пойдешь, я сейчас укладываю чемодан. Но перед тем как уехать, я еще обращусь в партийную организацию...

Юрий Сергеевич чувствовал себя стеснительно, пока жена отвечала на вопросы регистраторши диспансера:

— Точный адрес?.. Этаж?.. Откуда вход — с улицы, со двора?..

Высокий черноволосый врач в очках тоже вызвал у Кульчицкого чувство неловкости. И врач не врач — не выслушивает, не стучит пальцем по ребрам, не заставляет даже раздеться. А потом и вовсе попросил выйти из кабинета, остался разговаривать с женой.

Людмила Акимовна вначале тоже удивлялась вопросам Славинского — о детях, семье, жизни, работе, друзьях, об увлечениях и склонностях. Какое это все имеет отношение к медицине?

А Петр Афанасьевич продолжал подробный расспрос, стремясь найти причину привыкания Кульчицкого к водке, установить точное начало этого пагубного привыкания.

Случай был незапущенный, свежий. Кульчицкий начал пить совсем недавно, и, судя по всему, не успел еще сильно втянуться. Плохо было то, что — со слов жены — к выпивкам Кульчицкого терпимо относилось начальство, ценя его как работника.

Славинский вспомнил, как при поступлении Новикова он увидел «прекрасный пример делирия!» — но не увидел в нем гибнущего человека.

Перед тем как Петр Афанасьевич еще раз вызвал в кабинет Кульчицкого, чтобы теперь уже осмотреть его, Людмила Акимовна сказала:

— Я обратилась именно к вам по рекомендации Новикова. Вы знаете такого?

Врач улыбнулся:

— Виктор Дмитриевич — очень хороший человек... мой товарищ по работе. Мы работали с ним в одной больнице...

Глядя на страдающее лицо сидевшей перед ним женщины, Славинский мгновенно увидел пустые книжные полки, рыжего Аркадия-маленького: «Папа умер, а у нас денег нету...»

Назначив новому больному лечение апоморфином, Петр Афанасьевич решил, что над Кульчицким опеки устанавливать еще не надо, — благо до этого не дошло.

Мысли о Ксении Федоровне не оставляли Славинского. Он все время поддерживал связь с фабрикой, где она работала, знал, что она перешла из конторы в цех, стала хорошей швеей-мотористкой. Двое старших детей поступили на курсы при фабрике и собираются учиться в техникуме.

По дороге домой Петр Афанасьевич завернул к Черновым. Ему хотелось сделать Ксении Федоровне что-нибудь приятное. Но он боялся обидеть ее, до сих пор не забыв случай с деньгами.

Он зашел в книжный магазин, купил книги Гале и Аркадию-маленькому: пусть это будут первые книги в их новой библиотеке.

Ксении Федоровны дома не оказалось. Славинского впустил Аркадий-маленький:

— А нашу маму выбрали. Она в суде судит...

Петр Афанасьевич вошел в комнату и не узнал ее. Не было ни пятна от картины, ни крюка, ни общипанной связки лука. Комната оклеена новыми обоями. На старом месте висит портрет Чернова. Стол застелен простенькой, вышитой по углам скатертью. На полке — в разных углах — кучки книжек: у каждого своя библиотечка.