Георгий Шошмин - Возвращение в жизнь

— Наверно, зря я так ругался? Мне бы надо быть довольным, что есть у меня крыша, кусок хлеба и прочные штаны, а не ввязываться в драку.

— Хорошо, что вы уже думаете не только о крыше, хлебе и штанах, — ответил Мещеряков. — Критикуйте смело, чувствуйте себя теперь равным со всеми. Это право вы завоевали честным трудом.

Выступление Виктора Дмитриевича послужило началом разгрома Юдина. Вслед выступил Коля Петров и еще несколько работников технической части,

В середине конференции Юдин исчез...

На следующий день он принес Марине Ивановне заявление об уходе. Но она не приняла его:

— Не слишком ли легко хотите отделаться?

— Нашли кому верить — Новикову! — усмехнулся Юдин. — Не советую поднимать шум. Я еще докажу, что вы покрывали прогулы этого алкоголика.

Не обращая внимания на угрозы Юдина, Марина Ивановна приказала ему:

— Сегодня же сдадите дела. А за Новикова — я всей душой рада, и теперь спокойна. Он доказал, что стал настоящим человеком...

Встретившись в отделении с Мещеряковым, Марина Ивановна отвела его в сторону.

— Алексей Тихонович, — в голосе ее слышалась грусть, — а не кажется вам, что Новикова уже можно выпускать в самостоятельное плавание?,,

По Неве еще плыли последние, серовато-белые льдины, медленно таявшие на солнце.

Весною жизнь веселеет и звучит в новом ритме. Все — в живом движении. Золотой кораблик на вершине адмиралтейской иглы ловит своими парусами неугомонный весенний ветер. Летят и летят над корабликом легкие и тонкие, почти прозрачные белые облака...

Город готовится к празднику. Всюду — на фасадах и балконах, между колоннами и под крышами, — всюду скользящий блеск надуваемых ветром красных полотнищ. Дома — корабли под тугими красными парусами, гулко хлопающими на влажном морском ветру. На стенах домов и на вымытых стеклах, как на поверхности глубокой темной воды, колеблются и бегут, бегут розовые отсветы. Весь весенний город — под парусами. Хорошо, когда счастливый ветер надувает паруса...

В путь, в путь, в путь! В кармане — паспорт с постоянной пропиской, отличная характеристика. Держи свой путь куда хочешь... Как это хорошо — знать, что теперь уже все зависит только от тебя самого!

Вадим Аносов и Вера Георгиевна определили Виктора Дмитриевича в большую музыкальную библиотеку. Он сам хорошо сознавал, что не вправе вернуться ни к исполнительской деятельности, ни на преподавательскую работу. Чему он может учить сейчас? Былая техника утеряна. В этом он убедился, первый раз после долгого перерыва взяв в руки скрипку, когда поехал вечером к Славинскому. Чтобы вернуть прежнюю технику, понадобится много времени. Но надо же и жить чем-то. Да дело и не только в деньгах. Он чувствовал, что не мог бы жить без ежедневного труда.

Он сходил в библиотеку, договорился об оформлении на работу и вернулся в больницу.

В парке весело работали больные. Сбросив теплые халаты, они расчищали аллеи, посыпали песком дорожки, устанавливали ограды вокруг газонов.

Около пятого отделения Виктор Дмитриевич встретил Гуйду. Через каждые десять дней он вместе с женой приезжал к Мещерякову. Довольно оглядывая хорошо одетого токаря, Виктор Дмитриевич шутя спросил:

— А через лесок спокойно ходишь сейчас?

Гуйда засмеялся.

— Теперь я на работу всегда отправляюсь как стеклышко. Грач-вахтер сторожит меня у входа в лесок. Сядет на самую нижнюю ветку, осмотрит внимательно и командует: «Прр-пустить!.. Тррр-езвый идет».

— Премию получил недавно за новое изобретение, — с нескрываемым удовольствием сообщила поправившаяся и посвежевшая жена Гуйды. Как бы спрашивая подтверждения у Виктора Дмитриевича, она добавила: — Этим-то не стыдно и похвастаться. Так ведь?.. А про грача он выдумывает все. Известный выдумщик, первый по всему заводу, — сказала она, счастливо смотря на мужа.

— Приезжай скоро на праздник к нам, — пригласил токарь. Улыбаясь, он кивнул в сторону жены: — Видишь?

Смущенное признание ее тронуло Виктора Дмитриевича:

— Раньше он желал ребенка, я — боялась. А теперь... Хотим Алексея Тихоновича просить... Ну как это прежде? В крестные отцы... И неудобно вроде...

В распахнутой шинели, в каракулевой папахе, по привычке лихо заломленной назад, из конторы вышел Юдин. Вслед за ним — Коля Петров, как всегда, с полевой сумкой через плечо, из которой теперь в дополнение к прежним инструментам торчала еще телефонная трубка.

У крыльца затормозила легковая санитарная машина. Шофер приоткрыл дверцу, предложил Юдину: