Виктор Дмитриевич с наслаждением смотрел на реку, на пароходы, вдыхал крепкий смолистый настой около лесопилки. Из распахнувшихся ворот литейного цеха дохнуло в лицо душным и жестковатым, будто даже колючим запахом горячего металла. Тонкий, визжащий звон циркульных пил, тупые удары механических молотов в кузнице, резкий стук молотков по железу, сигналы автомашин, пробирающихся в узких проездах между цехами, — оглушили Виктора Дмитриевича, уже много лет не бывавшего на заводах.
Он вспомнил о своей маленькой мастерской в больнице. Что, конечно, и сравнивать! Но все равно, все в ней дорого, сделано своими руками. Только, наверно, работать-то интереснее здесь. Не попросить ли Мещерякова устроить на этот завод? А музыка?.. Пока еще не было видно никаких практических путей возвращения к музыке. Да Виктор Дмитриевич и не особенно задумывался о них. Сейчас важно другое. Надо стать крепким человеком. А тогда — музыка...
Проходя мимо Доски почета, Мещеряков остановил Виктора Дмитриевича и, указывая на крайнюю справа фотографию, спросил:
— Узнаете?
Ну как не узнать! На фотографии Виктор Дмитриевич увидел Кошелева. Если бы он сам не знал, то ни за что не поверил бы, что этого почтенного старика когда-то после двухнедельного запоя привезли в психиатрическую больницу в одной женской юбке. Никодим Савельевич был сфотографирован в темном костюме, в рубашке с гладким черным галстуком; располневшее выбритое лицо его стало будто даже моложе. Под фотографией подпись: «Лучший столяр-краснодеревец».
— За этим вы и привезли меня сюда? — улыбаясь, спросил Виктор Дмитриевич.
Какими мелко-самолюбивыми показались сейчас ему все его мысли, не дававшие покоя последнее время! А может быть, они и не были так уже мелко-самолюбивы? Может быть, и хорошо, что эти горькие мысли одолевали его и заставили наконец понять, что неверие людей в него как в человека он может побороть лишь одним — всей своей честной жизнью и трудом...
В эту минуту он чистосердечно позавидовал Кошелеву. Для Никодима Савельевича Доска почета — в тысячу раз больше, чем обычная слава хорошего работника. Это — признание его настоящим человеком...
В столовой, где предполагалась лекция, уже начал собираться народ. Мещерякова сразу же окружила молодежь, хорошо знавшая его. Отыскивая себе место, Виктор Дмитриевич увидел Кошелева. Старик был такой чистый и розовый, будто только сейчас из ванны. Никодим Савельевич тоже заметил его, расставляя руки, двинулся навстречу.
Оба не ожидали, что встреча окажется такой радостной. Обнялись, расцеловались. И, все еще не разнимая рук, заговорили вместе, перебивая один другого:
— Видел я твою фотографию на Доске почета!
— А про тебя мне Алексей Тихоныч рассказывал. Молодец ты, голуба, ей-богу, молодец!.. Выглядишь — добро! Нет, не дадут у нас погибнуть. Надо только, чтоб и сам человек захотел жить как следует.
Леля не была излишне рассудочной в своей любви, но иногда вдруг становилась сдержанной и строгой. Причиной этому было ее честное отношение к прошлой личной жизни Виктора Дмитриевича. Ася все-таки очень трудно уходила из его жизни, — нужно время, чтобы он сумел перешагнуть через тревожащую его порою память о прежних счастливых днях.
Он почти ничего не говорил об Асе. Но Леля догадывалась, что Ася занимает еще много места в его мыслях. Она понимала, — иначе и не может быть. Не позабудешь же в один день всю свою прошлую жизнь. Да и возможно ли вообще-то позабыть?.. Конечно, нет. Но оттого, что рассудок понимал все это, сердцу все же не было легче.
Виктор Дмитриевич не тянулся к прошлому, но об Асе действительно думал довольно часто. В такие минуты он внутренне как-то отходил от Лели. А она ничего не навязывала ему. Больше всего она боялась быть навязчивой: где навязчивость, там не может быть и большого, искреннего чувства.
После грозы, мучительно вспоминая о страданиях, причиненных им Асе, Виктор Дмитриевич немного отошел от Лели. На короткое время он нуждался в душевном одиночестве, хотел о многом подумать, К этим раздумьям его толкнули и поездка на завод, и встреча с Кошелевым, и лекция Мещерякова...
Просиживая в былые времена вечера в ресторанах, буфетах, пивных, он был уверен, что пьют все, — почти поголовно все мужчины. Сейчас же, больше и больше возвращаясь к настоящей жизни, он видел, что ошибался в своем представлении. Большинство людей — трезвых и здоровых. И надо быть вместе с ними!
Через несколько дней после поездки на судоремонтный завод Мещеряков зашел в мастерскую, принес газету, в которой красным карандашом была обведена маленькая заметка: «Новости с предприятий». В заметке рассказывалось о токаре Гуйде, который изобрел приспособление для обработки новых, сложных деталей.
Читать дальше