Иван Тургенев - Отцы и дети - русский и английский параллельные тексты

Their father returned to his division and to his wife and only occasionally wrote to his sons on large sheets of grey paper, scrawled over in an ornate clerkly handwriting; the bottom of these sheets was adorned with a scroll enclosing the words, Отец их вернулся к своей дивизии и к своей супруге и лишь изредка присылал сыновьям большие четвертушки серой бумаги, испещренные размашистым писарским почерком. На конце этих четвертушек красовались старательно окруженные "выкрутасами" слова: "Pyotr Kirsanov, Major-General." "Пиотр Кирсаноф, генерал-майор". In 1835 Nikolai Petrovich graduated from the university, and in the same year General Kirsanov was put on the retired list after an unsuccessful review, and came with his wife to live in Petersburg. В 1835 году Николай Петрович вышел из университета кандидатом, и в том же году генерал Кирсанов, уволенный в отставку за неудачный смотр, приехал в Петербург с женою на житье. He was about to take a house in the Tavrichesky Gardens, and had joined the English club, when he suddenly died of an apoplectic fit. Он нанял было дом у Таврического сада и записался в Английский клуб, но внезапно умер от удара. Agafoklea Kuzminishna soon followed him to the grave; she could not adapt herself to a dull life in the capital and was consumed by the boredom of retirement from regimental existence. Агафоклея Кузьминишна скоро за ним последовала: она не могла привыкнуть к глухой столичной жизни; тоска отставного существованья ее загрызла.

Meanwhile Nikolai Petrovich, during his parents' lifetime and much to their distress, had managed to fall in love with the daughter of his landlord, a petty official called Prepolovensky. She was an attractive and, as they call it, well-educated girl; she used to read the serious articles in the science column of the newspapers.	Между тем Николай Петрович успел, еще при жизни родителей и к немалому их огорчению, влюбиться в дочку чиновника Преполовенского, бывшего хозяина его квартиры, миловидную и, как говорится, развитую девицу: она в журналах читала серьезные статьи в отделе "Наук".
He married her as soon as the period of mourning for his parents was over, and leaving the civil service, where his father had secured him a post through patronage, he started to live very happily with his Masha, first in a country villa near the Forestry Institute, afterwards in Petersburg in a pretty little flat with a clean staircase and a draughty drawing room, and finally in the country where he settled down and where in due course his son, Arkady, was born.	Он женился на ней, как только минул срок траура, и, покинув министерство уделов, куда по протекции отец его записал, блаженствовал со своею Машей сперва на даче около Лесного института, потом в городе, в маленькой и хорошенькой квартире, с чистою лестницей и холодноватою гостиной, наконец - в деревне, где он поселился окончательно и где у него в скором времени родился сын Аркадий.
Husband and wife lived well and peacefully; they were hardly ever separated, they read together, they sang and played duets together on the piano, she grew flowers and looked after the poultry yard, he busied himself with the estate and sometimes hunted, while Arkady went on growing in the same happy and peaceful way.	Супруги жили очень хорошо и тихо: они почти никогда не расставались, читали вместе, играли в четыре руки на фортепьяно, пели дуэты; она сажала цветы и наблюдала за птичным двором, он изредка ездил на охоту и занимался хозяйством, а Аркадий рос да рос - тоже хорошо и тихо.
Ten years passed like a dream.	Десять лет прошло как сон.
Then in 1847 Kirsanov's wife died.	В 47-м году жена Кирсанова скончалась.
He hardly survived this blow and his hair turned grey in a few weeks; he was preparing to travel abroad, if possible to distract his thoughts . . . but then came the year 1848.	Он едва вынес этот удар, поседел в несколько недель; собрался было за границу, чтобы хотя немного рассеяться... но тут настал 48-й год.
He returned unwillingly to the country and after a rather long period of inactivity he began to take an interest in improving his estate.	Он поневоле вернулся в деревню и после довольно продолжительного бездействия занялся хозяйственными преобразованиями.
In 1855 he brought his son to the university and spent three winters in Petersburg with him, hardly going out anywhere and trying to make acquaintance with Arkady's young comrades.	В 55-м году он повез сына в университет; прожил с ним три зимы в Петербурге, почти никуда не выходя и стараясь заводить знакомства с молодыми товарищами Аркадия.
The last winter he was unable to go, and here we see him in May, 1859, already entirely grey-haired, plump and rather bent, waiting for his son, who had just taken his university degree, as once he had taken it himself.	На последнюю зиму он приехать не мог, - и вот мы видим его в мае месяце 1859 года, уже совсем седого, пухленького и немного сгорбленного: он ждет сына, получившего, как некогда он сам, звание кандидата.
The servant, from a feeling of propriety, and perhaps also because he was anxious to escape from his master's eye, had gone over to the gate and was smoking a pipe.	Слуга, из чувства приличия, а может быть, и не желая остаться под барским глазом, зашел под ворота и закурил трубку.

Nikolai Petrovich bowed his head and began to stare at the crumbling steps; a big mottled hen walked sedately towards him, treading firmly with its thick yellow legs; a dirty cat cast a disapproving look at him, as she twisted herself coyly round the railing.	Николай Петрович поник головой и начал глядеть на ветхие ступеньки крылечка: крупный пестрый цыпленок степенно расхаживал по ним, крепко стуча своими большими желтыми ногами; запачканная кошка недружелюбно посматривала на него, жеманно прикорнув на перила.
The sun was scorching; a smell of hot rye bread was wafted from the dim entrance of the posting station.	Солнце пекло; из полутемных сеней постоялого дворика несло запахом теплого ржаного хлеба.
Nikolai Petrovich started musing.	Замечтался наш Николай Петрович.
"My son ... a graduate . . . Arkasha . . ." kept on turning round in his mind; he tried to think of something else, but the same thoughts returned.	"Сын... кандидат... Аркаша..." - беспрестанно вертелось у него в голове; он пытался думать о чем-нибудь другом, и опять возвращались те же мысли.
He remembered his dead wife.	Вспомнилась ему покойница-жена...
"She did not live to see it," he murmured sadly. A plump blue pigeon flew on to the road and hurriedly started to drink water from a puddle near the well.	"Не дождалась!" - шепнул он уныло... Толстый сизый голубь прилетел на дорогу и поспешно отправился пить в лужицу возле колодца.
Nikolai Petrovich began to watch it, but his ear had already caught the sound of approaching wheels . . .	Николай Петрович стал глядеть на него, а ухо его уже ловило стук приближающихся колес...
"It sounds as if they're coming, sir," announced the servant, emerging from the gateway.	- Никак, они едут-с, - доложил слуга, вынырнув из-под ворот.
Nikolai Petrovich jumped up and fixed his eyes on the road.	Николай Петрович вскочил и устремил глаза вдоль дороги.
A carriage appeared with three posting horses abreast; inside it he caught a glimpse of the band of a student's cap and the familiar outline of a dear face . . .	Показался тарантас, запряженный тройкой ямских лошадей; в тарантасе мелькнул околыш студентской фуражки, знакомый очерк дорогого лица...
"Arkasha!	- Аркаша!
Arkasha!" cried Kirsanov, and he ran out into the road, waving his arms ... A few moments later his lips were pressed to the beardless dusty sunburnt cheek of the young graduate.	Аркаша! - закричал Кирсанов, и побежал, и замахал руками... Несколько мгновений спустя его губы уже прильнули к безбородой, запыленной и загорелой щеке молодого кандидата.
Chapter 2	II
"Let me shake myself first, Daddy," said Arkady, in a voice rather tired from traveling but boyish and resonant, as he responded gaily to his father's greetings; "I'm covering you with dust."	- Дай же отряхнуться, папаша, - говорил несколько сиплым от дороги, но звонким юношеским голосом Аркадий, весело отвечая на отцовские ласки, - я тебя всего запачкаю.
"Never mind, never mind," repeated Nikolai Petrovich, smiling tenderly, and struck the collar of his son's cloak and his own greatcoat with his hand. "Let me have a look at you; just show yourself," he added, moving back from him, and then hurried away towards the station yard, calling out,	- Ничего, ничего, - твердил, умиленно улыбаясь, Николай Петрович и раза два ударил рукою по воротнику сыновней шинели и по собственному пальто. - Покажи-ка себя, покажи-ка, - прибавил он, отодвигаясь, и тотчас же пошел торопливыми шагами к постоялому двору, приговаривая:
"This way, this way, bring the horses along at once.	"Вот сюда, сюда, да лошадей поскорее".

Читать дальше