Это село оккупационные власти считали образцовым местом для проведения в жизнь политики национального единения карелов и финнов. Политика эта давно и тщательно разрабатывалась не только идеологами активно действовавшего в Финляндии Карельского академического общества, но и на государственном уровне. В приказе по войскам от 10 июля 1941 года маршал Маннергейм так определил цель вступления Финляндии в войну на стороне Германии:
«Во время освободительной войны 1918 года я заявил, что не вложу меча в ножны, пока Финляндия и Восточная Карелия не будут свободными. Теперь день их освобождения близок».
О том, какими идеологическими приемами осуществлялась эта политика «национального единения», может свидетельствовать секретная инструкция, изданная 12 июля 1942 года цензурным ведомством Ставки Главного командования финской армии, в которой, среди множества других запретительных пунктов, предписывалось в печати и публичных выступлениях вместо слов «карельский язык» употреблять оборот «карельский диалект финского языка», а все русские люди, даже если их предки жили здесь со времен Новгородской Руси, ни в коем случае не должны называться «коренными жителями», их следует именовать «переселенцами».
На практике эта политика националистической экспансии проводилась при помощи «кнута и пряника».
Кнут — для «русских пришельцев». Пряник — для «родного младшего брата», которого «пришельцы» притесняли на протяжении двадцати советских лет.
Для политики заигрывания и привлечения Паданы были особенно подходящи, так как русских в оккупированном селе почти не осталось.
Здесь для местного населения издавалась газета «Паданские вести», работала школа на финском языке, действовали православная и лютеранская церкви, больница; молодежь поощрялась к сближению с финскими солдатами, поддерживался интерес к прошлому, к фольклору и этнографии, проводились калевальские праздники, — внешне все по-братски, благопристойно и радушно.
Но изнутри-то бурлило. Чем дольше длилась оккупация, тем стремительнее убывало у финнов доверие к «соплеменникам». Это можно заключить по пространным секретным донесениям районной комендатуры, которые она ежемесячно и ежеквартально направляла в Военное управление Восточной Карелии. Следить приходилось чуть ли не за каждым — кто что сказал, как реагировал, как вел себя в дни традиционных советских праздников 7 Ноября или 1 Мая.
Много больших и малых событий произошло в Паданах за три года оккупации. В окрестных деревушках погибли несколько советских разведывательных и подпольных групп, в том числе — расстреляна Герой Советского Союза, отважная разведчица-комсомолка Мария Мелентьева. Наряду с примерами истинного героизма были, конечно, случаи малодушия и прямого предательства. Но возродить «соплеменные чувства» оккупационным властям так и не удалось. Летом 1944 года, когда в результате развернувшегося наступления советских войск финнам пришлось спешно убираться из сегозерских краев, местное население, несмотря на уговоры и запугивание, не двинулось вслед за ними. Более того — весь последний год оккупации возрастало сопротивление мероприятиям финских властей. Возвращения своих ждали в открытую, ведь почти в каждой семье сын, муж или брат служили в Красной Армии. Незадолго до освобождения в Паданах и ближайших деревнях был сформирован партизанский отряд, куда охотно вступили и пожилые мужчины, и подросшие за войну юноши.
Финны сознавали провал своей политики, но у них хватило дальновидности не прибегать к массовым репрессиям, тем более что исход второй мировой войны уже не вызывал сомнений.
Историю с Алексеем Грябиным знали многие жители села. Одни были очевидцами, другие помнили по слухам.
Александра Сергеевна Сидорова вспоминает:
«Мы жили по соседству с Грябиной Анной Яковлевной, матерью Алексея. В конце августа, а может, в начале сентября 1942 года к ним в дом вошли финские солдаты и с ними человек в солдатской русской шинели. Мы, подростки, конечно, поспешили туда — узнать в чем дело. Войдя в дом, увидели человека в шинели, обросшего, грязного, в рваных ботинках. Это был Алексей, сын Анны Яковлевны. Он стоял перед ней и, плача, пытался что-то ей объяснить, но она гневно ругала его всякими словами и, не приняв в дом, не дав ни есть, ни пить, прогнала его вместе с солдатами. Из отрывков слов Алексея мне запомнилось, что воевал он где-то под Тумбой, в партизанах. Их отряд разбили, он более двух недель шел по лесам, питаясь одной брусникой. Обессиленного, его подобрали финские солдаты. Мать прогнала его, очевидно подумав, что он сдался в плен добровольно, она была по-своему патриоткой и очень переживала, что сын предался финнам. Солдаты увели Алексея и отправили в концлагерь».
Читать дальше