Ольга Ларионова - Формула контакта [авторский сборник, 1991]

Этот рейс начинался просто и буднично — как, впрочем, и большинство рейсов, вошедших в анналы Большого Космофлота своим невероятным нагромождением случайностей, непредвиденностей и аварийных ситуаций. Собственно говоря, вся предыстория этого рейса сводилась к традиционной воркотне Полубояринова, который не жаловал новичков, недолюбливал вундеркиндов и затирал молодежь. Был у него такой маленький недостаток, которого никто бы не замечал, если бы он сам не рекламировал его при каждом удобном случае. Вот и теперь, когда надо было законсервировать базу на Земле Тер-Деканозова — просто снять людей и часть оборудования, — Полубояринов скорчил самую кислую мину, подписывая назначение Сергея Тарумова.

Хотя "за" было многое, и главное — Тарумов давно считался одним из лучших первых помощников. Командиры говорили о нем (а ходил он преимущественно с разными), что у него интуитивная способность оказываться на подхвате в любой взрывоопасной ситуации. Доходило до того, что если после вахты Тарумов почему-то задержался в рубке, — значит, можно было ждать метеоритной атаки, нейтринного смерча или подпространственной ямы. Но Полубояринову этого было мало. "Рано ему садиться в командирское кресло, — брюзжал он, впрочем, без лишней настойчивости. — А может, и не рано, а вообще противопоказано. Тарумов — врожденный дублер". — "А вот это только в самостоятельном рейсе и обнаруживается", — справедливо возражал ему Феврие, который давно уже ходил первым штурманом. Собственно говоря, Тарумова Феврие знал только понаслышке, но вот скверный нрав Полубояринова был ему давно известен. Рейс несложный — отдохновение души плюс три нырка в подпространство — как раз для того, чтобы проверить новичка. Чем черт не шутит! Командиров на флоте — не перечесть, но вот НАСТОЯЩИХ командиров…

— Ладно, — сказал Полубояринов. — Пусть получает своего "Щелкунчика", чтоб не было этой обиды — продержали, мол, всю жизнь на положении "правой руки". Я же сейчас не о нем. Я о тебе, Дан. Подумал бы ты серьезно о моем предложении, а?

— Ладно, ладно, — отмахнулся тогда Феврие. — Рассмотрю на досуге. А думаешь, приятно сидеть тут рядом с тобой в управлении? Брюзжишь на все Приземелье…

Так Тарумов получил свой корабль и со сдержанным восторгом, приличествующим первому самостоятельному рейсу, стартовал к Земле Тер-Деканозова, или, попросту, Тере.

Там его не задержали: экспедиция доказала абсолютную бесперспективность освоения Теры, а засиживаться на "пустышке" было просто противно. К приходу "Щелкунчика" все контейнеры были уже тщательнейшим образом упакованы — только грузи. В бытность свою первым помощником Тарумов уже сталкивался с людьми группы освоения, которым приходилось сворачивать работы. Как правило, такая группа являла собой полный спектр естественного человеческого раздражения — от корректного и сдержанного до абсолютно разнузданного, переходящего в бешенство. Еще бы — никто лучше освоенцев не знал, во сколько обходятся Базе такие неудачные попытки!

Но ничего подобного не было здесь. Тарумов приглядывался к четкой и несуетливой работе экспедиционников и все более и более убеждался, что залогом этого спокойствия была Лора Жмуйдзинявичене, руководитель экспедиции — маленькая полная брюнетка лет сорока пяти, сочетавшая неукротимую энергию с удивительно мягким и нежным голосом. И Тарумов, вполне согласный с Шекспиром в том, что сей дар составляет "большую прелесть в женщине", вдруг совершенно незаметно для себя оказался подчиненным властному ее обаянию. За последние десятилетия женщин в космосе значительно поубавилось, и новоиспеченный командир, отправляясь на Теру, даже не задумывался над тем, кем же может оказаться начальник экспедиции с чудовищной фамилией Жмуйдзинявичене. Но она протянула ему пухлую маленькую ладошку и просто сказала: "Лора" — и теперь за теми редкими завтраками или ужинами, когда предстартовые хлопоты позволяли им вместе сесть за стол в кают-компании, он мрачно завидовал Феврие, который с высоты своих семи десятков лет непринужденно обращался к Лоре по имени. Тарумову же, учитывая его неполные тридцать четыре, делать то же самое было как-то неловко, и он натянуто молчал, являя собой этакую образцовую дубину в комбинезоне с командирскими нашивками.