Дмитрий Гусаров - Партизанская музыка [авторский сборник]

В августе 1942 года его привели в Паданы. На него было страшно смотреть: худой, как тень, черный, оборванный. Потом рассказал, что 20 дней дрались без продуктов.

Во время боя он был на самом трудном участке. Вот уж товарища-пулеметчика убили. Финны тугим кольцом окружили и кричат: „Руки вверх!“

Не сдается сын карела, расстрелял последнюю обойму. Его бы убили, если бы финский офицер не помешал. Совесть, что ли, заговорила или уважал смелых, только не разрешил убивать такого молодого. К Леше подбежали финские солдаты, когда он потерял сознание. Его даже обыскивать не стали, бросились срывать с пилотки красную звездочку.

На допросе финны при мне говорили моему сыну, что в России плохо жить, что там нет даже хлеба и русские проиграли войну. Леша по молодости своей ничего не боялся. Грубо ответил следователю, что Россия богата всем и хлеба хватит на 10 лет войны, а также и вооружения.

Я как услышала эти слова, от страха сердце так и упало, сейчас убьют его и меня. Я тогда сыну по-русски говорю, чтоб замолчал, иначе оба погибнем. А он отвечает со злостью, что ему обидно то, что он в плену и противно слышать, как финны презрительно кличут всех „рюсся“… К счастью, финны по-русски не понимали.

Сына моего куда-то увели. Но мне надо было как-то кормиться. Пришлось стирать белье „лоттам“. (Члены женской военизированной организации „Лотта Свярд“. — Прим. авт.) От „лотт“ позднее узнала, что сыну предлагали вступить в финскую армию. Он отвечал им, что против своих воевать не пойдет, пусть лучше убьют. „Лотты“ говорили мне, что Лешу не убивают только потому, что он еще молод.

Через некоторое время сына отправили в Медвежьегорск. Я дала ему кое-что с собой. Его сразу же бросили в подвал, одежду отобрали, лишь хлеб оставили. Из Медвежьегорска пленных приводили работать в Паданы, здесь они работали месяц. Однажды из окна увидела, как вели на работу сына. Я побежала к нему, успела дать чего-то покушать.

Из Медвежьегорска Леша с товарищами убежал. Это было в мае 1943 года. Всюду их искали, говорили, что убежали из лагеря 12 человек. Но я знала, что к нам в район пришли только трое.

Вскоре ко мне пришли финны, сказали, что я арестована, и увезли в деревню Топорная гора, Сегозерского района. Здесь поселили временно. Как-то ночью за мной приехала легковая машина, пришли двое финнов, приказали одеться. В машине меня стали бить, ругать. Кричат: „Ты — мать разбойника, тебя надо как муху убить“. Я сижу в машине ни жива ни мертва. Машина остановилась. Офицеры вышли и меня вывели. Смотрю и глазам не верю: лежит мой сыночек Леша, совсем как живой, лицо белое, волосы и брови черные.

У меня сердце обмерло.

Спрашивают меня — мой ли это сын? Как не признаться…

Но финны даже не пустили меня приклониться к дорогому, отлить душу еще раз, по лицу погладить. Офицеры стали на меня кричать:

— Старая ведьма, вырастила разбойника!

Тут же на дороге лежали осколки гранаты, стреляные гильзы, то тут, то там — кровь. Офицер сказал, что это дело рук моего сына.

Потом „лотты“ рассказывали мне, что он был в форме финского майора. Но ведь у финнов же все майоры пожилые, а Леша этого не смекнул, вот его и узнали.

Меня финны привезли в штаб. Всю ночь здесь держали, всю ночь допрашивали, били… Хотя я вся была в синяках, но выдержала, ничего им не сказала. После этого финны увезли меня в лагерь, в Колвясъярви Ребольского района, где я находилась до 1945 года».

Позже, когда станут доступными некоторые финские архивные документы, в «Списке задержанных русских подданных во время войны», составленном контрольным отделом Генштаба финской армии, можно будет прочесть:

«Грябина, Анна, рабочая лесобиржи, 1892 г. рожд. Задержана 26.06.43 г. по подозрению в оказании помощи бежавшим военнопленным и за подстрекательство против властей. Отправлена 28.06.43 в Колвясъярвский концлагерь».

Для меня это первый официальный документ военного времени, подтверждающий, что побег из лагеря военнопленных действительно был и что в нем участвовал Алексей Грябин, коль его мать подозревалась в оказании помощи бежавшим.

Судя по всему, оккупационные власти давно чувствовали недоверие к этой семье.

В архивах Военного Управления Восточной Карелии хранится протокол допроса Анны Яковлевны Грябиной, проведенного 28 сентября 1943 года, то есть примерно через месяц — полтора после того, как попавшего в плен сына Алексея приводили в Паданы к матери для опознания. Поводом для следствия послужило то, что у А. Я. Грябиной «отсутствует справка на проживание, хотя таковая ей была ранее выдана».