Дмитрий Гусаров: Банка консервов

Он долго не верил, что заблудился. Рыская из стороны в сторону, он больше всего терзался тем, что группа вынуждена задерживаться из–за него в такой момент, когда до базы более ста километров и каждый потерянный час делает этот путь невероятно трудным.

Ему казалось, что товарищи где–то совсем рядом: стоит лишь перебраться через это вот ржавое болото… Он уже перебрался через два, три, десять болот, и по–прежнему каждое из них казалось ему особенно знакомым. Чувство огромной вины перед товарищами заставляло его торопиться, бежать, не щадить себя…

Если бы он знал, что так подучатся, то мог бы прибегнуть к крайнему выходу. За спиной — автомат. Стрелять, правда, настрого запрещено, так как группе предстоит еще переходить линию охранения противника, но если бы в верные часы можно было бы предвидеть дальнейшее, он наверняка рискнул бы.

Он блуждал уже несколько часов и все еще не верил, что окончательно потерял группу. Ему, уроженцу лесных краев, было бы глупо впадать в панику только потому, что на время отбился от товарищей. Он найдет их, обязательно найдет. Заблудиться в этих лесах трудно: они настолько низкорослые и редкие, что просматриваются далеко вокруг. Вот у них леса настоящие. Там — вечный полусумрак, даже неба не видать, и приходится чуть ли не с топором продираться сквозь цепкие заросли подроста.

Всему виной дождь. Размеренный, неторопливый, он шелестит по жестким листьям брусничника вот уже вторые сутки. До этого, как назло, стояли знойные дня. Солнце не заходило почти целый месяц. Даже в полночь, когда партизаны выполняли диверсионное задание, оно в полдиска торчало из–за горизонта, и у всех было такое ощущение, как будто оттуда наведен на них мощный прожектор. Что делать, таково Заполярье, приходятся привыкать.

Разогретая земля теперь отдавала тепло. Чуть заметный парок курился вокруг обомшелых снизу валунов. Неба совсем не было. Серое однообразное месиво свисало чуть ли не до вершин покореженных непогодами сосен.

Если прислушаться, то вся земля шипит, как сало на сковородке. Не будь этого проклятого шипения, то ничего бы и не случилось.

Началось все с грибов.

Еще до дождя он нашел семью желтых, высохших на солнце моховиков. Проку в них было мало, но они предвещали начало грибной поры.

Он был новичок, и ему очень хотелось чем–нибудь угодить товарищам, вызвать на их суровых лицах улыбку, если не благодарности, то хотя бы одобрения. Он мечтал об этом весь поход, все двадцать дней, но случая не представилось. В группе все шло по твердому распорядку, и каждый делал лишь то, что приходилось на его долю. Позади — очень трудная, но удачная операция. Впереди — четыре дня пути, и поход окончен. Собственно, все опасности минуют значительно раньше, как только группа перейдет линию охранения.

Когда задождило и все вокруг наполнилось мягким парным запахом, он и принял это решение.

«Сейчас нельзя разводить костры, — подумал он, — но как удивятся и обрадуются товарищи, когда на первом же привале после линии охранения я выложу из мешка кучу грибов. Несколько дней мы не пробовали ничего горячего. А первые грибы — такие душистые…»

…Грибы и увели его от группы, а беспрерывное обманчивое шипение дождя, сквозь которое он слышал, как ему казалось, приглушенные голоса товарищей, сбило его с ориентира.

Вначале он долго искал группу, потом начал искать тропу, которую не могли не оставить тринадцать тяжело шагавших друг за другом мужчин. Если знаешь, по какую сторону от тропы находишься, то отыскать ее представляется не трудным. Нужно идти и идти на пересечение с ней. Компас в этом верный помощник.

Компас у него был, но в какой стороне тропа, он не знал. Он ушел от группы к югу, но сейчас, после долгих блужданий, не мог бы поручиться, что не оказался в северной стороне.

«Главное, не теряться, — успокаивал он себя. — Для человека с выдержкой всегда найдется выход…»

Несмотря на молодость, он считал себя человеком выдержанным, и выход действительно нашелся.

«На сколько я мог уйти? — рассуждал он. — Допустим, на два–три километра… Я найду тропу, если сделаю геометрически правильный зигзаг… Три километра строго на юг, три на запад и потом шесть километров на север… Я обязательно должен буду пересечь тропу».

Возможно, таким образом он и наткнулся бы на тропу, но ему слишком не терпелось, слишком мучила его вина перед товарищами и слишком знакомым казались открывавшиеся перед ним сопки и болота.