LibCat » Книги » Проза » Классическая проза » Оноре Бальзак - Отец Горио - английский и русский параллельные тексты

Оноре Бальзак - Отец Горио - английский и русский параллельные тексты

Здесь есть возможность читать онлайн «Оноре Бальзак - Отец Горио - английский и русский параллельные тексты» весь текст электронной книги совершенно бесплатно (целиком полную версию без сокращений). В некоторых случаях можно слушать аудио, скачать через торрент в формате fb2 и присутствует краткое содержание. Жанр: Классическая проза, на русском языке. Описание произведения, (предисловие) а так же отзывы посетителей доступны на портале библиотеки ЛибКат.

Читать книгу

Название:
Отец Горио - английский и русский параллельные тексты
Автор:
Оноре де Бальзак
Жанр:
Классическая проза / на русском языке
Год:
неизвестен
ISBN:
нет данных
Рейтинг книги:
3 / 5. Голосов: 1
Избранное:

Добавить в избранное
Отзывы:
Написать комментарий
Ваша оценка:
- 60
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5

Отец Горио - английский и русский параллельные тексты: краткое содержание, описание и аннотация

Предлагаем к чтению аннотацию, описание, краткое содержание или предисловие (зависит от того, что написал сам автор книги «Отец Горио - английский и русский параллельные тексты»). Если вы не нашли необходимую информацию о книге — напишите в комментариях, мы постараемся отыскать её.

«Отец Горио» — один из наиболее значительных романов цикла «Человеческая комедия». Тонкопсихологичная, умная и временами откровенно насмешливая история о ханжестве, религиозном догматизме и извечном одиночестве умных, необычных людей, не выбирающих средств в борьбе за «место под солнцем», написанная полтора века назад, и сейчас читается так, словно создана только вчера.

Отец Горио - английский и русский параллельные тексты — читать онлайн бесплатно полную книгу (весь текст) целиком

Ниже представлен текст книги, разбитый по страницам. Система сохранения места последней прочитанной страницы, позволяет с удобством читать онлайн бесплатно книгу «Отец Горио - английский и русский параллельные тексты», без необходимости каждый раз заново искать на чём Вы остановились. Поставьте закладку, и сможете в любой момент перейти на страницу, на которой закончили чтение.

Тёмная тема

Шрифт:

↓

↑

Сбросить

Интервал:

↓

↑

Закладка:

Сделать

Two of the four rooms on the third floor were also let - one to an elderly spinster, a Mlle. Michonneau, and the other to a retired manufacturer of vermicelli, Italian paste and starch, who allowed the others to address him as "Father Goriot."	Четвертый этаж состоял из четырех комнат, из них две занимали постоянные жильцы: одну -старая дева мадмуазель Мишоно, другую -бывший фабрикант вермишели, пшеничного крахмала и макарон, всем позволявший называть себя папаша Горио.
The remaining rooms were allotted to various birds of passage, to impecunious students, who like "Father Goriot" and Mlle. Michonneau, could only muster forty-five francs a month to pay for their board and lodging.	Остальные две комнаты предназначались для перелетных птичек, тех бедняков-студентов, которые, подобно мадмуазель Мишоно и папаше Горио, не могли тратить больше сорока пяти франков на стол и на квартиру.
Mme. Vauquer had little desire for lodgers of this sort; they ate too much bread, and she only took them in default of better.	Но г-жа Воке не очень дорожила ими и брала их только за неимением лучшего: уж очень много ели они хлеба.
At that time one of the rooms was tenanted by a law student, a young man from the neighborhood of Angouleme, one of a large family who pinched and starved themselves to spare twelve hundred francs a year for him.	В то время одну из комнат занимал молодой человек, приехавший в Париж из Ангулема изучать право, и многочисленной семье его пришлось обречь себя на тяжкие лишения, чтоб высылать ему на жизнь тысячу двести франков в год.
Misfortune had accustomed Eugene de Rastignac, for that was his name, to work. He belonged to the number of young men who know as children that their parents' hopes are centered on them, and deliberately prepare themselves for a great career, subordinating their studies from the first to this end, carefully watching the indications of the course of events, calculating the probable turn that affairs will take, that they may be the first to profit by them.	Эжен де Растиньяк, так его звали, принадлежал к числу тех молодых людей, которые приучены к труду нуждой, с юности начинают понимать, сколько надежд возложено на них родными, и подготовляют себе блестящую карьеру, хорошо взвесив всю пользу от приобретения знаний и приспособляя свое образование к будущему развитию общественного строя, чтобы в числе первых пожинать его плоды.
But for his observant curiosity, and the skill with which he managed to introduce himself into the salons of Paris, this story would not have been colored by the tones of truth which it certainly owes to him, for they are entirely due to his penetrating sagacity and desire to fathom the mysteries of an appalling condition of things, which was concealed as carefully by the victim as by those who had brought it to pass.	Без пытливых наблюдений Растиньяка и без его способности проникать в парижские салоны повесть утратила бы те верные тона, которыми она обязана, конечно, Растиньяку, - его прозорливому уму и его стремлению разгадать тайны одной ужасающей судьбы, как ни старались их скрыть и сами виновники ее и ее жертва.
Above the third story there was a garret where the linen was hung to dry, and a couple of attics. Christophe, the man-of-all-work, slept in one, and Sylvie, the stout cook, in the other.	Над четвертым этажом находился чердак для сушки белья и две мансарды, где спали слуга по имени Кристоф и толстуха Сильвия, кухарка.
Beside the seven inmates thus enumerated, taking one year with another, some eight law or medical students dined in the house, as well as two or three regular comers who lived in the neighborhood.	Помимо семерых жильцов, у г-жи Воке столовались - глядя по году, однакоже не меньше восьми - студенты, юристы или медики, да два-три завсегдатая из того же квартала; они все абонировались только на обед.
There were usually eighteen people at dinner, and there was room, if need be, for twenty at Mme. Vauquer's table; at breakfast, however, only the seven lodgers appeared. It was almost like a family party.	К обеду в столовой собиралось восемнадцать человек, а можно было усадить и двадцать; но по утрам в ней появлялось лишь семеро жильцов, причем завтрак носил характер семейной трапезы.

Every one came down in dressing-gown and slippers, and the conversation usually turned on anything that had happened the evening before; comments on the dress or appearance of the dinner contingent were exchanged in friendly confidence.	Все приходили в ночных туфлях, откровенно обменивались замечаниями по поводу событий вчерашнего вечера, беседуя запросто, по-дружески.
These seven lodgers were Mme. Vauquer's spoiled children. Among them she distributed, with astronomical precision, the exact proportion of respect and attention due to the varying amounts they paid for their board.	Все эти семеро пансионеров были баловнями г-жи Воке, с точностью астронома отмерявшей им свои заботы и внимание в зависимости от платы за пансион.
One single consideration influenced all these human beings thrown together by chance.	Ко всем этих существам, сошедшимся по воле случая, применялась одна мерка.
The two second-floor lodgers only paid seventy-two francs a month.	Два жильца третьего этажа платили всего лишь семьдесят два франка в месяц.
Such prices as these are confined to the Faubourg Saint-Marcel and the district between La Bourbe and the Salpetriere; and, as might be expected, poverty, more or less apparent, weighed upon them all, Mme. Couture being the sole exception to the rule.	Такая дешевизна, возможная только в предместье Сен-Марсо, между Сальпетриер и Бурб, где плата за содержание г-жи Кутюр являлась исключением, говорит о том, что здешние пансионеры несли на себе бремя более или менее явных злополучий.
The dreary surroundings were reflected in the costumes of the inmates of the house; all were alike threadbare.	Вот почему удручающему виду всей обстановки дома соответствовала и одежда завсегдатаев его, дошедших до такого же упадка.
The color of the men's coats were problematical; such shoes, in more fashionable quarters, are only to be seen lying in the gutter; the cuffs and collars were worn and frayed at the edges; every limp article of clothing looked like the ghost of its former self.	На мужчинах - сюртуки какого-то загадочного цвета, обувь такая, какую в богатых кварталах бросают за ворота, ветхое белье, - словом, одна видимость одежды.
The women's dresses were faded, old-fashioned, dyed and re-dyed; they wore gloves that were glazed with hard wear, much-mended lace, dingy ruffles, crumpled muslin fichus.	На женщинах - вышедшие из моды, перекрашенные и снова выцветшие платья, старые, штопаные кружева, залоснившиеся перчатки, пожелтевшие воротнички и на плечах -дырявые косынки.
So much for their clothing; but, for the most part, their frames were solid enough; their constitutions had weathered the storms of life; their cold, hard faces were worn like coins that have been withdrawn from circulation, but there were greedy teeth behind the withered lips.	Но если такова была одежда, то тело почти у всех оказывалось крепко сбитым, здоровье выдерживало натиск житейских бурь, а лицо было холодное, жесткое, полустертое, как изъятая из обращения монета. Увядшие рты были вооружены хищными зубами.
Dramas brought to a close or still in progress are foreshadowed by the sight of such actors as these, not the dramas that are played before the footlights and against a background of painted canvas, but dumb dramas of life, frost-bound dramas that sere hearts like fire, dramas that do not end with the actors' lives.	В судьбе этих людей чувствовались драмы, уже законченные или в действии: не те, что разыгрываются при свете рампы, в расписных холстах, а драмы, полные жизни и безмолвные, застывшие и горячо волнующие сердце, драмы, которым нет конца.
Mlle. Michonneau, that elderly young lady, screened her weak eyes from the daylight by a soiled green silk shade with a rim of brass, an object fit to scare away the Angel of Pity himself.	Старая дева Мишоно носила над слабыми глазами грязный козырек из зеленой тафты на медной проволоке, способный отпугнуть самого ангела-хранителя.