Джордж Мередит: Испытание Ричарда Феверела [английский и русский параллельные тексты]

Election-seasons called him to ballad-poetry on behalf of the Tory party.Приближение выборов всякий раз побуждало его слагать баллады в честь партии тори.Dialer possessed undoubted fluency, but did tittle, though Sir Austin was ever expecting much of him.Стихом Дайпер несомненно владел, но вклад его в поэзию был, в сущности, невелик, хотя сэр Остин и возлагал на него большие надежды.A languishing, inexperienced woman, whose husband in mental and in moral stature is more than the ordinary height above her, and who, now that her first romantic admiration of his lofty bearing has worn off, and her fretful little refinements of taste and sentiment are not instinctively responded to, is thrown into no wholesome household collision with a fluent man, fluent in prose and rhyme.Томившаяся взаперти неопытная женщина, муж которой и в умственном, и в нравственном отношении намного превосходил ее и которая, когда ее первое романтическое восхищение благородством его прошло и она увидела, что мирок ее собственных чаяний и чувств не находит в нем отклика, оказалась в то же время в повседневной и далеко не безопасной близости к человеку порывистых чувств, с легкостью изливавшему их в стихах и прозе.Lady Feverel, when she first entered on her duties at Raynham, was jealous of her husband's friend.Сделавшись хозяйкою Рейнема, леди Феверел первое время ревновала мужа к его приятелю.By degrees she tolerated him.Постепенно она, однако, становилась к последнему более снисходительной.In time he touched his guitar in her chamber, and they played Rizzio and Mary together.А спустя некоторое время он уже играл у нее в комнате на гитаре, и они являли собою Риччо и Марию.

"For I am not the first who found The name of Mary fatal!"	Как и его, судьбу мою Мария предрешила! -
says a subsequent sentimental alliterative love-poem of Diaper's.	говорится в более позднем, построенном на аллитерациях сентиментальном любовном стихотворении Дайпера.
Such was the outline of the story.	Вот с чего эта история началась.
But the baronet could fill it up.	Весь дальнейший ход событий был определен самим баронетом.
He had opened his soul to these two.	Он подошел к ним обоим с открытой душой.
He had been noble Love to the one, and to the other perfect Friendship.	К одной он питал благородную любовь, к другому - беззаветную дружбу.
He had bid them be brother and sister whom he loved, and live a Golden Age with him at Raynham.	Он положил им быть братом и сестрой и вместе с ним испытать в Рейнеме все радости Золотого Века.
In fact, he had been prodigal of the excellences of his nature, which it is not good to be, and, like Timon, he became bankrupt, and fell upon bitterness.	Словом, он щедро расточал перед ними сокровища своей души, что, вообще-то говоря, никогда не доводит до добра, и, подобно Тимону, все потерял и изверился в людях.
The faithless lady was of no particular family; an orphan daughter of an admiral who educated her on his half-pay, and her conduct struck but at the man whose name she bore.	Его вероломная жена не могла похвастать особенно знатным происхождением. Это была рано лишившаяся матери дочь адмирала, который воспитывал ее на свою пенсию, и ее поведение могло запятнать честь только того, чье имя она приняла.
After five years of marriage, and twelve of friendship, Sir Austin was left to his loneliness with nothing to ease his heart of love upon save a little baby boy in a cradle.	После пяти лет супружества и двенадцати лет дружбы сэр Остин остался в одиночестве, и единственным существом, на которое он мог излить свою любовь, был качавшийся в колыбели младенец.
He forgave the man: he put him aside as poor for his wrath.	Друга своего он простил: он просто вычеркнул его из памяти, как существо жалкое и недостойное его гнева.
The woman he could not forgive; she had sinned every way.	Жену он простить не мог: как-никак она согрешила.
Simple ingratitude to a benefactor was a pardonable transgression, for he was not one to recount and crush the culprit under the heap of his good deeds.	Обыкновенная неблагодарность к своему покровителю - это вина, которую все же можно было простить, ибо сэр Остин отнюдь не был склонен вспоминать причиненное ему зло и без конца попрекать лиходея оказанными ему благодеяниями.
But her he had raised to be his equal, and he judged her as his equal.	Но ее-то ведь он возвысил до собственного уровня и судил он ее как равную.
She had blackened the world's fair aspect for him.	По ее вине исполненный радости мир для него померк.
In the presence of that world, so different to him now, he preserved his wonted demeanor, and made his features a flexible mask.	Перед лицом этого померкшего мира он, однако, продолжал вести себя так, как прежде, и черты его лица превратились в подвижную маску.

Mrs. Doria Forey, his widowed sister, said that Austin might have retired from his Parliamentary career for a time, and given up gaieties and that kind of thing; her opinion, founded on observation of him in public and private, was, that the light thing who had taken flight was but a feather on her brother's F ever el-heart, and his ordinary course of life would be resumed.	Миссис Дорайя Фори, его овдовевшая сестра, говорила, что Остину следовало бы на какое-то время оставить свою парламентскую деятельность и отказаться от всяких развлечений и тому подобных вещей; наблюдая его это время на людях и дома, она пришла к убеждению, что покинувшее их легкомысленное создание было всего-навсего пушинкой на сердце ее брата и что жизнь его непременно снова войдет в прежнюю колею.
There are times when common men cannot bear the weight of just so much.	Надо сказать, что для человека заурядного подобное потрясение подчас действительно становится неодолимым.
Hippias Feverel, one of his brothers, thought him immensely improved by his misfortune, if the loss of such a person could be so designated; and seeing that Hippias received in consequence free quarters at Raynham, and possession of the wing of the Abbey she had inhabited, it is profitable to know his thoughts.	Впрочем, один из его братьев, Гиппиас Феверел, полагал, что Остин необычайно много выиграл от постигшей его беды, если только вообще потерю такой жены можно было назвать бедою; и если принять во внимание, что после нее именно к Гиппиасу отошли освободившиеся в Рейнеме комнаты и он вступил во владение целым крылом дома, которое до этого занимала неверная супруга, то отнюдь не бесполезно знать, какие мысли возникли у него по этому поводу.
If the baronet had given two or three blazing dinners in the great hall he would have deceived people generally, as he did his relatives and intimates.	Решись к тому же баронет дать два или три ослепительных званых обеда в большом зале, он бы с успехом ввел в заблуждение все общество, как ему это удалось с родными и близкими.
He was too sick for that: fit only for passive acting.	Но для этого он был слишком удручен; его хватало лишь на то, что не требовало особых усилий.
The nursemaid waking in the night beheld a solitary figure darkening a lamp above her little sleeping charge, and became so used to the sight as never to wake with a start.	Проснувшаяся среди ночи кормилица поразилась, увидав, что над спящим младенцем склоняется одинокая фигура, заслоняя собою свет фонаря; потом она так привыкла к ее появлению, что если и просыпалась, то уже не испытывала испуга.
One night she was strangely aroused by a sound of sobbing.	Однажды ночью ее разбудили чьи-то рыдания.
The baronet stood beside the cot in his long black cloak and travelling cap.	Возле кроватки стоял баронет в длинном черном плаще и шляпе.
His fingers shaded a lamp, and reddened against the fitful darkness that ever and anon went leaping up the wall.	Пальцы его загораживали фонарь и светились красным светом напротив то и дело наползавших на стену лоскутьев тьмы.
She could hardly believe her senses to see the austere gentleman, dead silent, dropping tear upon tear before her eyes.	Она не верила своим глазам, увидав, как суровый хозяин дома стоит перед нею в глухом безмолвии и из глаз его льются слезы.
She lay stone-still in a trance of terror and mournfulness, mechanically counting the tears as they fell, one by one.	Она окаменела от страха и горя, ни о чем не думала и только считала капавшие из его глаз слезинки.

Читать дальше