Валерий Есенков - Отпуск

А молнии бились в открытом коне, голубые, зеленые, длинные. Глыбы грома рушились в вышине, а представлялось, прямо к нему.

Он хватал воздух ртом. Сердце колотилось неровно и быстро. В один миг он осунулся и помертвел.

Затем сплошной ливень ударил по крыше. Частые брызги полетели на подоконник и на пол. Воздух понемногу остыл и сделался влажным.

Наконец озноб пробежал по обнаженной груди. Стало легче дышать. Сердце забилось ровней. Возвратилась отчетливость мысли, но вместе с ней вползла безнадежность.

Гром уходил на восток, молнии умирали, бледнея, дождь барабанил мельче, монотоннее, глуше, слабей. Проходила гроза.

Ему стало жалко себя. Ради чего с непостижимым упорством он истребляет себя? Как хорошо не думать, не двигаться, не вставать. Для чего работать по шесть часов сряду? Для чего изматывать и без того больные, истощенные нервы? Для чего сидеть в духоте до кружения головы? У него же отпуск, отпуск, отпуск… Вот-вот возвращаться пора…

Всё позабыть, уехать, развлекаться, бездельничать… Хоть эти два месяца погреться на солнце, на морском берегу…

Иван Александрович представил себя на горячем песке побережья. Грохот воды, бегущей по желобам, заменил неумолчный грохот прибоя. Жемчужные волны бились о потемневшие мокрые камни, брошенные вроссыпь в прозрачной лазури лагуны. Белый парус мирно маячил вдали. Женщины, красивые стройные женщины в легких одеждах бродили, стояли, сидели, лежали вокруг. Тем женщинам не надо болтать о наивно-высоком, о ящерицах, о жизни вечной природы. Только плавать, как рыба, смеяться, шутить…

Он сам лишил себя этого счастья…

Пора укладывать чемодан…

Роман убьет, если он…

И уснул прямо в кресле, запахнувши сорочку, придерживая ворот рукой.

И снился ему ураган, треск дерева, рвань парусов, панический вопль пассажиров. Он падал за борот, смытый высокой волной, летел стремительно в черную бездну. Громадные рыбы выплывали навстречу из светящейся тьмы, распахивая уродливые беззвучные пасти, точно они были зеленые ящерицы, однако вместо обыкновенных рыбьих зубов оттуда торчали отравленные клинки, и он сжимался в комок, видя их, тщился невидимым стать, но был беспомощно-гол.

Он проспал урочное время, поднялся бездумным, больным. Тело казалось избитым, голова скрипела и лопалась, свирепо стреляло в виски.

К источнику он добрался последним, выпил четыре стакана вместо предписанных трех, надеясь хоть этим излишком поправить здоровье, понимая, конечно, что надежда напрасна: чрезмерный творческий труд разрушает пуще беспутства.

От столика кафе махнула рукой Александра Михайловна.

Иван Александрович флегматично опустился напротив.

Она была рада ему, он это видел. Она спросила учтиво, участливо, по-матерински заглядывая в глаза:

– Как вы спали?

Он нехотя проворчал:

– Скверней не бывает.

Она подтвердила:

– Лица на вас нет.

– Верно, воды мне не на пользу.

– Может быть, вам лучше уехать?

– Пожалуй, пора.

– И я уезжаю на днях.

– В какие края?

– В Россию, домой.

– Хорошее дело.

Глаза её вспыхнули призывным огнем, она предложила:

– Поедемте вместе, всё веселей.

Он пожевал стариковски губами, бесцветно сказал:

– Едва ли смогу.

Ему ужасно не хотелось сидеть взаперти, забираться за стол, но он все-таки потащился, уселся. В голове было мерзко и пусто. Он понятия не имел, что станет писать. Он не помнил почти, на чем остановился вчера, и кое-как пробежал, одними глазами, последний абзац:

«Ты должен стать выше меня», – сказала Ольга.

Он отодвинул страницу, откинулся вяло назад, опустив на грудь тяжелую голову.

Это прекрасно:

«Ты должен стать выше меня…»

Вчера он писал в огне вдохновения. Нынче он смутно, без увлечения ощущал, что фраза важна, однако её смысла решительно не понимал, ни громадного, ни какого. Перед ним чернела удачная фраза. Её написали умело и кстати. Ничего больше не открывалось уму его в ней.

Белый чепец просунулся в дверь и сказал:

– Доброе утро, мосье!

Он нехотя обернулся:

– Возьмите белье: пять рубашек, дюжина голландских платков, носки восемь пар, да не перепутайте меток.

Луиза воскликнула:

– Как можно, мосье!

Он как спросонья спросил:

– Когда будет готово?

Она заверила горячо:

– Для вас постараемся завтра, только для вас!

Он нехотя протянул:

– Постарайтесь, я, должно быть, скоро уеду.

Она огорченно спросила:

– К себе, в Россию, домой?

– Ещё не решил.