Сяошэн Лян - Исповедь бывшего хунвэйбина

Во всем городе не хватало угля. Шахтеры тоже занимались революцией, недостаток угля считался делом естественным. Из-за его нехватки в городе Харбине... нет, в городе «Алеет Восток» в эту зиму было особенно холодно. Однако мелодии песни «Алеет Восток» каждый день по-прежнему носились над городом «Алеет Восток».

Рядовые жители города Харбина в тот год для отопления своих домов заготовили дрова и уголь. Каждой семье на месяц полагалось 60 цзиней [55] Цзинь — мера веса, равная 0,5 килограмма. дров, в среднем два цзиня на день. На каждый сезон отпускали полтонны угля, в среднем ежедневно можно было сжигать всего одно маленькое ведро. Дрова были сырые. После их просушки практически оставалось от сорока до пятидесяти цзиней. Дома их кололи на тонкие поленья и раскладывали для сушки вокруг очага, только после этого они годились для растопки. Простым жителям продавали так называемый антрацит. У него только название было «уголь», на самом деле то была угольная пыль, образовавшаяся при его добыче, которая скопилась на шахтах за долгие годы. Таким углем люди не умели приготовить пищу и обогреть жилище. Когда его засыпали в топку, большая часть проваливалась в зольник. Порой приходилось мучиться не меньше часа, чтобы разжечь его. Температура в нашем доме в сравнении со школьной была более сносной. Но дров из месяца в месяц не хватало. Да и антрацит надо было каждый день сжигать в пределах нормы. Если сегодня перебрал, то на следующий день сожги меньше.

В ту зиму я занимался двумя важными для дома делами: днем, зажав подмышку мешок, с топором за поясом шел на лесозавод собирать древесную кору. На завод посторонних не пускали, приходилось тайком перелезать через забор и таким же путем уходить с него. Если повезет, то можно принести домой больше десяти цзиней коры. Если не повезет и охрана завода задержит, то не только пропадут даром собранная кора и потраченные на это силы, но и отберут мешок и топор, да еще могут задержать самого на целый день. А если проявишь малейшую непокорность, то могут и побить. Хотя меня несколько раз наказывали, однако я все равно ходил за корой. Если бы я не приносил ее, то и наш домашний очаг постепенно погас бы, как та школьная котельная. По вечерам я занимался другой работой — скатывал в шарики угольную пыль. Каждый день делал больше ста шариков величиной с куриное яйцо, раскладывал их по краям печи со всех четырех сторон, зарывал их в горячую золу. На следующее утро вынимал их оттуда и раскалывал на части, после чего их можно было сжигать. Благодаря тому, что я взял на себя два этих важных дела, наш домашний очаг хоть и с трудом, но все же теплился, не угасал.

Как и прежде, топливо выдавалось в расчете на семью. Продовольствием и солью снабжали по карточкам из расчета на каждого члена семьи. Мукой и каустиком — тоже по карточкам. Жители города все время в чем-то нуждались, если могли приобрести одни вещи, то не было в продаже других. Совершенно исчезли электролампочки. Рабочие электролампового завода жаловались, что нет стекла для изготовления лампочек. Рабочие стекольного завода говорили, что нет сырья для производства стекла. Рабочий класс всех производственных предприятий занимался революцией.

Мы всей семьей, закончив ужин, даже не убирая посуду, торопились расстелить матрацы и быстрей забраться под одеяла, погасить свет и лечь спать. На самом деле мы не спали, а лежали в темноте, продлевали жизнь единственной лампочке. Из двух, имевшихся в доме, одна уже давно сгорела. Оставшаяся висела в дверном проеме между внутренней и наружной комнатами, освещая одновременно и ту, и другую, давая обеим свет и держа их в полумраке. Волосок лампы дрожал, казалось, в любую минуту может оборваться. Он был солнцем для всей нашей семьи. Он пугал нас так, что душа уходила в пятки. Не было в продаже не только лампочек, не было и восковых свечей. Если лампочка когда-нибудь погаснет, то это будет означать, что семья лишится единственного источника света в темное время суток.

То было бурное развитие «Великой культурной революции», годы наитруднейшей жизни народа.

Даже в ночь на Новый год мы не слышали взрывов хлопушек.

Зато из Шанхая передали радостное сообщение о важной победе «великой культурной революции».

Прежде всего газета «Жэньминь жибао» и журнал «Хунци» в новогодней передовой заявки: «... 1967 год явится годом развертывания всесторонней классовой борьбы в масштабе государства», «годом развертывания всеобщего наступления на лиц, обладающих властью в партии и идущих по капиталистическому пути».