Барт Муйарт - Братья

А потом братьям пришло время идти в школу.

В передней стало очень тесно. Мама с бабушкой едва успевали снаряжать их всех в путь. Смотрели, не надето ли что-нибудь криво-косо и все ли пуговицы застегнуты. Они давали указания, здесь что-то застегивали, там что-то приглаживали и потихоньку направляли всех по очереди к двери. Братьям оставалось перешагнуть через порог, поцеловать маму с бабушкой и за десять минут доехать на велосипеде до школы; еще немного, и прозвонит звонок на урок.

– Будьте осторожны, – говорила бабушка, держась за грудь.

Об осторожности братья мгновенно забывали. Осторожность – не для тех, кто хочет выиграть соревнование.

Меня мама с бабушкой одевали последним. Мне было совсем близко: два шага, перейти через мостик, и я уже на месте. Воспитательница не сердилась, когда я опаздывал. Заходи-заходи, говорила она мне из-за ширмы кукольного театра или поднимая глаза от своего банджо, а потом улыбалась маме: мол, я все понимаю.

Я поцеловал бабушку. Услышал, как она тихонько застонала – оттого, что ко мне наклонилась, или оттого, что услышала, какой шум подняли братья там, вдали. Мы с ней вместе увидели, как они вшестером несутся наперегонки в самом конце улицы. Их велосипеды ходили под ними ходуном вправо-влево, как под гонщиками на финишной прямой. Может, финиш был уже близко. Наверное, выиграет один брат или другой, где-нибудь за поворотом, и тот, кто приедет первым, получит право выбрать, откуда и докуда будет следующая дистанция.

– Ох, мальчики, мальчики, – сказала бабушка.

Я смотрел братьям вслед, пока они не скрылись из виду. Оттого, что они были такие радостные, мне стало грустно. Никогда-то я не выигрываю, нигде и ни в чем я не буду первым, вот какие мысли меня посетили.

Мама умела видеть даже то, что незаметно.

Погладила меня по голове и сказала:

– Давай соревноваться, кто первый добежит до садика!

И сразу же побежала. У нее плохо получалось, потому что она была в домашних шлепанцах, еще она слишком громко смеялась и сбивалась с дыхания.

Я у нее выиграл, с легкостью.

– Ура! – сказала воспитательница.

– Браво! – сказала мама.

– Да, – только и ответил я, потому что мысли мои оставались грустными.

Я сел на свое место в игровой комнате и тупо уставился на банджо, пока воспитательница не принялась на нем играть и за мамой не закрылась дверь.

Днем, когда родители пришли за детьми, чтобы отвести их домой обедать, я обратил внимание, что почти все мамы и папы соревнуются со своими малышами в беге – специально, чтобы меня подразнить. Или они подкидывали своего ребенка выше других, чтобы он почувствовал себя первым и лучшим, или придумывали что-нибудь еще в том же духе.

Я старался не обращать внимания. Мысленно представлял себе, как сейчас приду домой. Громко хлопну дверью. С мрачным видом. Никого не стану целовать. Отмахнусь от всяких нежностей. Сяду за стол и буду смотреть в свою тарелку, пока братья не придут из школы, пока все тоже не сядут за стол. А когда мама поставит на стол еду, я ничего не буду есть – пусть остывает, даже если братья устроят соревнование, кто съест суп первым.

Когда я пришел домой по-настоящему и громко хлопнул дверью, никто не обратил на это внимания. К моему удивлению, из кухни вышла наша соседка, протянула ко мне руки, обняла, села со мной на руках в пустое бабушкино кресло. И сказала:

– Послушай. Успокойся, пожалуйста. Не пинайся. Случилось большое горе. Об этом еще никто не знает, ты первый, кому я рассказываю.

И она мне рассказала.

И спросила:

– Очень грустно, да?

И я ответил:

– Да. Грустно.

Но плакать мне не хотелось. Я слышал, как подъехали братья, слышал, как их велосипеды стукаются о дверь гаража. Очень странно, но я вдруг заметил, что мне уже немного веселее. Братья кричали наперебой, что они первые, но я пробормотал:

– Нет, не вы. Вы не первые.

Я побежал к двери в сад, открыл ее и вскинул руки. Закричал, что случилось большое горе и что я узнал об этом раньше всех, и, прыгая от радости, громко-громко рассказал, что произошло.

Но мной никто не подумал восхищаться. Никто не сказал, чтобы я выбирал, в какую игру нам играть. Ни в тот серый день, ни в следующий серый день. Да и потом, когда дни прояснились, никто об этом не заикнулся. Один брат выиграл в беге по лестнице, другой – в раскалывании орехов, а о том, что я первый узнал о бабушкиной смерти, никто и словом не обмолвился.

Раз в году папа рано утром вставал на нижнюю ступеньку лестницы и выкрикивал, обращаясь к верхнему этажу, все наши имена на едином дыхании, как будто мы были один брат с длинным-предлинным именем. Это имя жалило нас, как слепень, всех семерых разом. Мы выскакивали из постелей, точно на пружинках, подтягивали пижамные штаны до подмышек и как один брат с четырнадцатью руками и четырнадцатью ногами неслись по лестнице вниз.