Ольга Токарчук - Веди свой плуг над костями мертвых

И тогда там, на чешской стороне, засияла над горизонтом Панна.

Каждую минуту она становилась ярче, словно на темном лице неба появлялась улыбка, поэтому я знала, что выбрала верное направление и иду туда, куда надо. Панна сияла на небе и тогда, когда я прошла через лес, и когда незаметно пересекла границу. Она меня вела. Я направлялась по чешским полям, все время к ней. А она опускалась все ниже и ниже, и казалось, будто Панна меня приглашает последовать за ней за горизонт.

Довела меня до шоссе, откуда виднелся город Наход. Я шла по обочине дороги с легким, радостным сердцем — все, что теперь произойдет, будет правильно и хорошо. Ничего не боялась, хотя улицы этого чешского города были уже пусты. Но разве можно чего-то бояться в Чехии?

Поэтому, когда я остановилась перед витриной магазина и не знала, что будет дальше, Панна продолжала оставаться со мной, спрятавшись за крышами домов. Оказалось, что несмотря на позднее время, в магазине кто-то был. Постучала, и мне открыл Гонза, нисколько не удивленный. Я сказала, что мне нужен ночлег.

— Ано, — только и сказал он и пропустил меня внутрь, ни о чем не спрашивая.

Несколько дней спустя ко мне приехал Борос, привез одежду и парики, которые старательно подобрала Благая Весть. Мы походили теперь на пожилую пару, которая едет на похороны, так оно в определенном смысле и было — мы ехали на мои похороны. Борос даже купил красивый венок. На этот раз он прибыл на машине, одолженной, правда, у каких-то студентов, и вел ее уверенно и быстро. Иногда мы останавливались на паркингах — я чувствовала себя действительно плохо. Путешествие было долгим и изнурительным. Когда мы прибыли на место, я не могла держаться на ногах, Боросу пришлось перенести меня через порог.

Теперь я живу на станции энтомологов на опушке Беловежской Пущи, и с тех пор, как мне стало лучше, стараюсь ежедневно делать свой небольшой обход. Но ходить мне тяжело. Кроме того, здесь почти не за чем следить, лес здесь непроходимый. Иногда, когда температура повышается и колеблется в пределах нуля, на снегу появляются сонные мухи, ногохвостки и орехотворки, я уже изучила их названия. Бывают и Пауки. Я узнала, что большинство насекомых все-таки впадает в спячку. Муравьи глубоко в муравейнике прижимаются друг к другу, образуя таким образом большой клубок, и так спят до весны. Как бы мне хотелось, чтобы люди тоже так доверяли друг другу. Наверное, из-за непривычного воздуха и недавних переживаний моя Болезнь усилилась, поэтому чаще всего я просто сижу и смотрю в окно.

Когда здесь появляется Борос, у него в термосе всегда какой-нибудь интересный суп. У меня нет сил готовить. Он приносит также газеты, советует почитать, но пресса вызывает у меня отвращение. Газеты стараются держать нас в состоянии постоянной тревоги, чтобы не направлять наши эмоции туда, где они действительно нужны. Зачем поддаваться им и думать так, как они мне приказывают? Я кручусь возле домика, протаптываю тропы то в одну, то в другую сторону. Случается, не узнаю собственных следов на снегу и тогда спрашиваю: «Кто здесь ходил? Чьи это следы?» Думаю, это хороший Знак, когда вот так себя не узнаешь. Однако стараюсь завершить и свои исследования. Мой собственный Гороскоп стал тысячным, и я часто просиживаю над ним, пытаясь его понять. Кто я? Мне одно известно — я знаю дату собственной смерти.

Думаю о Матоге, который этой зимой будет на Плоскогорье один. И о бетонной дорожке — выдержит ли она морозы. Как все снова переживут очередную зиму. Летучие мыши в погребе Профессора. Косули и Лисы. Благая Весть учится во Вроцлаве и живет в моей квартире. Там же и Дизь, так вдвоем легче прожить. Мне жаль, что я не убедила его в полезности астрологии. Часто пишу ему письма Боросовой рукой. Вчера отправила Дизю одну историю. Он поймет, что я имела в виду:

Один средневековый монах-Астролог (а происходило это тогда, когда еще святой Августин не запретил читать будущее по звездам) узнал из гороскопа о собственной смерти. Она должна была наступить от удара камнем, который упадет ему на голову. С тех пор всегда под монашеским капюшоном он носил железную каску. И как-то в Страстную пятницу снял ее вместе с капюшоном, скорее, чтобы не бросаться в глаза присутствующим в церкви людям, чем из-за любви к Богу. И тогда крошечный камешек упал ему на голову, слегка его ранив. И монах был убежден, что пророчество сбылось, и уладил все свои дела и через месяц умер.

Вот, как это происходит, Дизь. И я знаю, что у меня еще много времени.