Ольга Токарчук - Веди свой плуг над костями мертвых

В тот злополучный вечер этот браконьер приготовил себе убитую косулю. По правде говоря, я никогда не понимала разницы между словами «браконьер» и «охотник». И тот, и другой убивают. Первый тайком и незаконно; второй — открыто и в соответствии с законом. Он просто подавился костью. Его постигла заслуженная Кара. Я не могла об этом не думать — что это Кара. Его наказали Косули, за то, что он безжалостно их убивал. И подавился их телом. Их кости застряли у него в горле. Почему охотники не реагировали на браконьерство Большой Ступни? Не знаю. Думаю, он много знал обо всем, что происходило после охоты, когда охотники как раз, как убеждал нас ксендз Шелест, обсуждали этические проблемы.

Итак, когда ты, Свентопелк, искал покрытие для своего мобильного, я наткнулась на это фото. И голову Косули тоже забрала, чтобы похоронить останки на кладбище.

Вернувшись домой на рассвете, после этой ужасной Ночи переодевания Большой Ступни, я уже знала, что стану делать. Об этом рассказали Косули, которых мы видели у дома. Они меня выбрали среди других — может, потому, что я не употребляю мяса, и они это чувствуют — чтобы я действовала от их имени. Они появились в этом месте, как тот Губертов Олень — чтобы втайне от всех превратить меня в справедливую карающую десницу. Защитницу не только Косуль, но и других Животных. Они же не имеют голосов в парламентах. Даже Орудие мне дали, очень мудрое. Никто и не догадался.

Я выслеживала Коменданта несколько дней, и мне это доставляло удовольствие. Наблюдала за его жизнью. Интересной она не была. Например, я выяснила, что он посещал подпольный бордель Нутряка. И пил только «Абсолют».

В тот день, как обычно, я ждала его на дороге, когда он будет возвращаться с работы. Ехала за ним на машине, и он меня, как всегда, не заметил. Никто не обращает внимания, везде бродят старые женщины с сетками.

Пришлось долго ждать перед домом Нутряка, пока он выйдет, но лил дождь, дул ветер, и я замерзла и вернулась домой. И я знала, что он будет ехать через Перевал, окольными путями, потому что они точно пьянствовали. Я и понятия не имела, что сделаю. Хотела с ним поговорить, встретиться лицом к лицу — предъявить ему свои условия, а не наоборот, как тогда, в отделении, где я была обычной просительницей, надоедливой и взбалмошной, которая ничего не может сделать, жалкая и смешная.

Может, я собиралась его напугать. Надела желтый дождевик и напоминала огромного гнома. Перед домом заметила, что полиэтиленовая сумка, в которой я принесла голову Косули, и которую затем повесила на сливу, наполнилась водой и замерзла. Я сняла ее с ветки и забрала с собой. Не знаю, как я собиралась ею воспользоваться. О таких вещах не думаешь даже тогда, когда они уже происходят. Я знала, что в этот вечер должен приехать Дизь, поэтому не могла ждать Коменданта слишком долго. Но только дошла до Перевала, подъехало его авто, и я подумала, что это Знак. Вышла на дорогу и замахала руками. Конечно, он испугался. Я сняла капюшон, чтобы открыть лицо. Комендант был в ярости.

— Что вам снова надо? — крикнул он мне, выглянув в окошко.

— Хочу вам кое-что показать, — ответила я.

Я и сама не знала, что сделаю. Он немного поколебался, но был изрядно навеселе, ему хотелось приключений. Вышел из машины и, покачиваясь, немного прошел за мной.

— Что ты мне хочешь показать? — спросил он, перейдя на «ты».

— Одну вещь, которая касается смерти Большой Ступни, — ответила я первое, что пришло мне в голову.

— Большой Ступни? — подозрительно спросил он, а потом вдруг понял и зло рассмеялся. — Да, ступни у него действительно были огромные.

Он заинтересовался и сделал за мной несколько шагов в сторону кустов и колодца.

— Почему ты не сказал мне, что застрелил моих Собак? — спросила я, резко повернувшись к нему.

— Что ты хочешь мне показать? — разозлился он, стараясь говорить свысока. Он здесь задавать вопросы.

Я прицелилась в него указательным пальцем, как дулом пистолета, и толкнула его в живот.

— Ты застрелил моих Собак?

Он засмеялся и сразу стал держаться свободнее.

— О чем идет речь? Знаешь такое, о чем мне не известно?

— Да, — сказала я. — Ответь на мой вопрос.

— Это не я стрелял. Может, Нутряк, может, ксендз.

— Священник? Ксендз охотится? — Я даже онемела.

— А чего ему не охотиться? Он капеллан. Охотится, еще как.

У него было опухшее лицо, и он все время поправлял ремень брюк. Мне и в голову не пришло, что у него там деньги.

— Отвернись, бабка, отлить хочется, — вдруг сказал он.