Мор Йокаи - Венгерский набоб

Тут барышня Марион замешкалась на минуту, чем воспользовалась Флора и наклонилась к Фанни.

- Давно мне хотелось с вами встретиться, каждый день все сюда собираюсь, - ласково, ободряюще сказала она ей на ухо.

Фанни благодарным пожатием ответила на прикосновение нежной ручки.

Подоспевший весьма кстати приступ кашля помешал барышне Марион вновь овладеть разговором, так что у Яноша Карпати было время перекинуться шутливым словечком с прелестной гостьей (спешим пояснить во избежание недоразумений, что мы Флору имеем в виду).

- Хоть я и рад прекрасной соседке, но настолько же и обеспокоен: где Рудольф? Почему вы одна? Вот редкостный случай, никто такого, пожалуй, не припомнит; уж я склоняюсь думать, не беда ли с ним какая, раз супруга без него. Арестован он? Или ранен на дуэли?

Флора от души посмеялась этим предположениям, забавным и лестным, поспешив опровергнуть их милым, приятным серебристым голоском:

- Нет, нет; в Вену пришлось внезапно поехать.

- А, я так и думал, что в отлучке; жаль, очень жаль, он ведь обещался наше торжество своим присутствием почтить.

- О, к тому времени он вернется. Он слово мне дал, что будет вовремя.

- Ну, тогда приедет. Слово, данное красивой женщине, разве можно нарушить. Кого такой магнит влечет, должен скоро возвратиться. Я бы воздухоплавателям посоветовал, если не нашли еще способа управлять полетом: посадить на воздушный шар Рудольфа, и магнетическая сила всегда будет в ту сторону тянуть, где его жена.

Молодые женщины посмеялись шутке. Г-ну Яношу приходилось прощать, обычно он ведь куда грубей и тяжеловесней шутки отпускал, которые одним разве преимуществом обладали: не кололи и не ранили никого.

Барышня Марион оправилась меж тем от кашля и вновь взяла кормило в свои руки. Интермеццо окончилось.

- Да, таких заботливых мужей, достойных да просвещенных, как Рудольф, не найдешь, уж это надо признать. Простите, любезный сосед, чувствую, что глубоко вас этим задеваю, но ведь правда не найдешь. И вы тоже супруг очень милый, предупредительный, но равных Рудольфу нет, вот уж истинный ангел любви, херувим, а не мужчина. Такие раз в столетие родятся всем на удивленье. (Рудольф не потому, значит, хороший муж, что жена того стоит, а оттого, что херувим. И других с ним не сравнить, - того же Яноша Карпати, так что плачь, несчастная, слыша о любви столь беспримерной, видя счастье чужое, которое - кинжал тебе в сердце. Вот вам всем троим.)

Флора не могла не попытаться дать иное направление разговору.

- Я все надеялась вас увидеть, мы тут близкие соседи, довольно дружным обществом живем и заранее обрадовались, что нашего полку прибыло, но до сих пор вот не повезло, а мы ведь заговор даже маленький устроили: постараться, чтобы вам с нами было хорошо.

Барышня Марион колкостью поторопилась ослабить утешительное действие этих ласковых слов.

- Ну да; прячет, поди, женушку-то свою господин Карпати, лукавец этакий, не хочет показывать никому (ревнует, старый дурак, и недаром).

- О, муж очень заботится обо мне, - поспешила Фанни его оправдать, - но я сама стесняюсь немножко, побаиваюсь даже показаться в таких высоких кругах. Я ведь среди совсем простых людей росла и страшно всем вам благодарна за снисхождение, оно меня так ободряет.

Но это не помогло. Тщетно отвечала она в тоне самоуничижительном, напрасно благодарила за то, что и благодарности, в сущности, не стоило, она с изощренным турнирным бойцом имела дело; такой сразу нащупает слабое, незащищенное место.

- Да, да, конечно! - отозвалась барышня Марион. - А как же иначе, это совершенно естественно. Впервые в свет попасть - это труднее всего для молодой женщины, особенно без самой надежной, самой необходимой опоры: _материнского_ совета и руководства. О, для молодой женщины заботливая материнская опека просто необходима.

Фанни чуть со стыда не сгорела и не сумела это скрыть. Лицо ее залилось яркой краской. Матерью ее попрекать - о, это пытка жесточайшая, позор страшнейший, боль невыносимая.

Флора судорожно сжала ее руку и, словно доканчивая, подтвердила:

- Верно. И заменить мать не может никто.

По устремленному на барышню Марион пристальному взгляду та поняла очень хорошо, что это выпад против нее, и следующий залп выпустила уже по Флоре.

- О, тут вы правы, дорогая Флора! Особенно такую мать, замечательную, добрейшую, как покойная графиня Эсеки. Да, ее не заменит никто. Никто. Даже я, в чем готова признаться. Со мной приятно разве, я такая строгая; потворствовать - это матерям пристало, им это больше к лицу, а у теток роль куда неприятней, куда неблагодарней, их дело тягаться да ворчать да придираться, нос свой везде совать, обузой быть. Такой уж у нас, у теток, удел, что поделаешь! Ваша правда, дорогая Флора.