Андрэ Моруа - Прометей, или Жизнь Бальзака

Но каким бы счастьем ни было для Бальзака "носить в голове целый мир", ему, увы, приходилось иногда спускаться на глинистые дорожки Жарди, и это становилось настоящей катастрофой. Долги, которые он сделал для покупки и благоустройства этого дома, в 1839 году уже достигли пятидесяти тысяч франков. Бальзак должен всем своим приятелям, должен и привратнице дома в Шайо, и садовнику Бруэту (привезенному из Вильпаризи), и даже полевому сторожу в Виль-д'Авре. Этот низший блюститель закона неосторожно дал взаймы писателю шестьсот франков, и Гозлан застал Бальзака, когда тот "прятался в своем садике, как затравленный заяц, не смея погулять в лесу" из страха столкнуться со своим кредитором. Этот долг фигурирует в списке "неотложных", в конце которого Бальзак наивно добавляет: "забыл, кому сколько, но всего 4000". Затем следовали долги "спокойные", из них десять тысяч графине Гидобони-Висконти. В бухгалтерии Бальзака сумма этой деликатной денежной помощи сопровождается пометкой: "Уплатить еще до конца года, без процентов". Он подарил прекрасной англичанке переплетенные оттиски корректуры "Беатрисы", а в самой книге напечатано в посвящении: "Саре", что вызвало ревнивые опасения госпожи Ганской.

Однако Бальзак надеется и даже питает уверенность расквитаться со всеми своими долгами, если он станет писать пьесы для театра. Перед тем как начать в 1839 году новую драму "Вотрен", взятую им из своих романов, он смело предложил Арелю, директору театра Порт-Сен-Мартен, эту еще не написанную пьесу. И совершилось чудо: Арель согласился - ему до зарезу была нужна новая пьеса, а иллюзиями он обольщался, пожалуй, не меньше самого Бальзака. "Никакого риска, - уверял себя Арель, - герой пьесы известен публике по "Отцу Горио"; играть его будет Фредерик Леметр; успех обеспечен".

Теофиль Готье, честный и дружелюбный свидетель, описал, какие невероятные приемы применял Бальзак в качестве драматурга. Романы свои он переделывал и отделывал по десять раз, но совсем не обрабатывал свои пьесы. Накануне того дня, когда он должен был читать "Вотрена" в театре Порт-Сен-Мартен, он созвал Готье, Беллуа, Урлиака и Лоран-Жана; собрал он их у портного Бюиссона на улице Ришелье, в доме сто четыре. У Бальзака было там пристанище - кокетливо и со вкусом убранная мансарда, со штофными обоями, с ковром в синих и белых разводах. Готье так описывает эту сцену:

"- Ну, наконец и Тео пришел! - воскликнул Бальзак, увидев нас. Ленивец, тихоход, аи, унау! Поторапливайтесь! Вы должны были пожаловать час назад... Завтра я читаю у Ареля большую пятиактную драму.

- И вы хотите знать наше мнение? - спросили мы, с удобством располагаясь в креслах, как оно и подобает, когда люди готовятся слушать долгое чтение.

Угадав по этим позам нашу мысль, он сказал с самым простодушным видом:

- А драма еще не написана.

- Вот дьявол! - воскликнул я. - Придется отложить чтение на полтора месяца.

- Нет, мы живо смастерим драмораму, чтобы получить денежки. У меня как раз подошел срок векселям на солидную сумму.

- Но ведь к утру невозможно сочинить пьесу. Переписать и то не успеют.

- Мы вот как устроим: вы напишите первый акт, Урлиак - второй, Лоран-Жан - третий, де Беллуа - четвертый, я - пятый, и завтра в полдень я прочту пьесу, как было условлено. В одном действии бывает не больше четырехсот или пятисот строк; пятьсот строк диалога прекрасно можно сделать за сутки - за день и ночь.

- Ну, рассказывайте сюжет, намекните план, обрисуйте в нескольких словах действующих лиц, и я примусь за работу, - ответил я, порядком испугавшись.

- Ах, так?! - воскликнул Бальзак с великолепными интонациями удрученности и гордого презрения. - Вам еще сюжет рассказывать?.. Этак мы никогда не кончим..."

Из всех приглашенных за дело взялся только незаменимый Лоран-Жан. Может быть, он даже сделал больше, чем Бальзак. Конечно, на следующий день читка не могла состояться, разумеется нет! Пьеса была представлена в цензуру в январе 1840 года и сначала была отвергнута по соображениям морального характера: обнаружено было сходство главного героя с Робером Макаром, торжествующим вором и насмешником; в конечном счете Вотрен оставался безнаказанным. После некоторых незначительных поправок автор получил разрешение на постановку. Премьера состоялась 14 марта, и атмосфера в зале была враждебной. Из страха перед журналистами (затаившими злобу на него за "Утраченные иллюзии", где Бальзак дал беспощадную картину их нравов) он вздумал рассадить их вперемешку с платными зрителями. Но его противников оказалось в зале большинство. Три первых акта были встречены холодно. В четвертом акте появление на сцене Фредерика Леметра в мундире мексиканского генерала, с хохлом на голове, как у Луи-Филиппа, вызвало бурю возмущения. Герцог Орлеанский демонстративно вышел из ложи и, вернувшись во дворец, разбудил короля. "Батюшка, - сказал он, - вас выводят на театре в карикатурном виде. Неужели вы это потерпите?" На следующий день пьеса была запрещена. Бедняга Бальзак очутился, как Перетта в басне, перед разбитым кувшином! Эта басня преследовала его.