Андрэ Моруа - Прометей, или Жизнь Бальзака

А кто, кроме Зюльмы Карро, понимает его? Его отношения с Гидобони-Висконти становятся менее теплыми. Хотя Contessa и любит Бальзака, она устает от этой беспокойной жизни, от этих постоянных долгов, от этих судебных исполнителей, осаждающих его со всех сторон. Да, кажется, и Бальзак уже исчерпал все радости этой любовной связи. Сара никогда не требовала и не обещала верности. Она втайне применяла в жизни свои собственные, британские принципы морали. Ей было известно о романе Бальзака с Ганской, и он ее не смущал. Впрочем, переписка Бальзака с его Евой стала более вялой. Надежды неизменно сменялись разочарованием, и их затягивал туман забвения. Появлялись другие женщины, ибо Бальзак не умел противиться соблазну любовного приключения, которое могло стать сюжетом романа.

В апреле 1839 года он напечатал в "Ле Сьекль", директором которого был его приятель Дютак, первую часть "Беатрисы". По поводу этого романа Бальзак получил письмо. Его корреспондентка была, как она сообщила, молодая девица, уроженка Геранды, а посему поклонница, вдвойне заинтересованная книгой: во-первых, история, описываемая там, развертывалась в ее родных краях, а во-вторых, героиню романа зовут так же, как и ее, - Фелисите. Странная причина для восхищения глубоким произведением, но находятся и такие читательницы. Бальзаку доставляла удовольствие эта переписка, потому что "юная солеварка" выступила в роли боязливой влюбленной, очарованной великим и недоступным человеком. Зная, что он находится в Жарди и выздоравливает там, после того, как вывихнул себе ногу, барышня послала ему вышитый коврик с цветочным узором, и Бальзак подтвердил получение посылки.

3 июля 1839 года:

"Мадемуазель! Я еще не могу ходить, и этим плачевным обстоятельством объясняется запоздание в присылке моих жалких цветов риторики взамен ваших прелестных букетов, которые стоят безумного труда и прекрасны, как творение волшебницы, заточенной в темницу.

Чувства, выраженные в вашем письме, конечно, извинят меня за то, что я бегу из Парижа в деревню, ибо Париж губителен для некоторых душ. В конце недели я вышлю книги, если они к тому времени будут переплетены, по адресу, указанному вами.

Поскольку вы подражаете Господу Богу и дарите смертным свои щедроты, не показываясь им, я выражу в письме то, что хотел бы сказать вам устно: меня растрогали чувства, которым я обязан вашим письмом, и я ответил на него лишь потому, что чувства эти отличаются, на мой взгляд, от любопытства, которому дают волю авторы других посланий ко мне.

То, что вы говорите на прощанье, показывает, какая у вас поэтическая душа. Искренние порывы сердца всегда красноречивы, и, когда я думаю обо всем, что мне пришлось потерять, я нахожу, что вы поступаете хорошо. Но смею уверить вас, не увидев вашего таинственного личика, я больше и думать не стану ни о Бретани, Ни о тех прекрасных краях, где вы живете.

Я подал повод к некоторым сплетням обо мне, но если ваша крестная мамаша, может быть, и права в своих утверждениях, умоляю вас поверить мне, мадемуазель, что не только среди писателей, но и вообще среди мужчин я принадлежу к числу тех, кто может лишь бескорыстно восхищаться вами, даже если б я не оказался предметом, как вы говорите, романтической направленности вашего ума. Наш брат больше, чем все прочие вместе взятые, знает, как редко встречается это благородное чистосердечие, которое выгодно отличается от пошлых условностей. Прошу вас, гоните от себя мысль, которая была бы для меня горькой. Позвольте мне выразить вам свою признательность и поблагодарить за все ваши знаки внимания..."

Письма этой новой незнакомки представляли собой весьма любопытную смесь подлинных фактов и бесстыдной лжи. Хвастаясь тем, что она принадлежит к старинному дворянству, Элен-Мари-Фелисите де Валет говорила правду. И тут же она лгала, сообщая, что мать ее "жива и находится при ней". Госпожа де Валет умерла за двадцать один год до этого.

Элен называла себя бретонкой и говорила, что она не замужем. Она действительно по происхождению бретонка, так как родилась в Рошфор-сюр-Мер и воспитывалась в монастырском пансионе в Ванне. Но то, что она никогда не была замужем, - чистейшая ложь. Она была единственной дочерью морского офицера, который, овдовев, постригся в монахи, и вышла замуж рано, в семнадцать лет, за пятидесятилетнего вдовца-нотариуса, у которого был юноша сын. В 1839 году, когда Элен задумала завоевать Бальзака, ей было тридцать лет, она заказывала гравировать на своей почтовой бумаге графскую корону и больше уж не желала, чтобы ее называли "вдова Гужона".