Уильям Шекспир - Комедия ошибок

Я так и знал, что он
Сошел с ума.

Теперь я сожалею,
Что обнажил мой меч против него.

Давно ли им безумье овладело?

Всю прошлую неделю был он зол,
Угрюм, суров, совсем не тот, что прежде;
Но никогда до нынешнего дня
Болезнь его еще не доходила
До бешенства такого.

Может быть,
Он на море богатств своих лишился?
Не схоронил ли друга своего
Любимого? Не вовлекли ли сердца
Его глаза в преступную любовь?
Ведь этот грех так свойствен молодежи,
Не любящей стеснять свои глаза.
Какому же из этих всех несчастий
Подвергся он?

Ни одному из них,
Последнее, быть может, исключая;
В кого-нибудь влюбился, верно, он
И убегать стал из дому.

За это
Бранить его вам следовало.

О,
Я сколько раз бранила!

Верно, слишком
Умеренно?

Насколько позволял
Мой кроткий нрав.

Конечно, не при людях?

Нет, и при них.

Нечасто, может быть?

Мы ни о чем другом не говорили.
В постели я ему мешала спать
Упреками; от них и за столом
Не мог он есть; наедине – лишь это
Служило мне предметом всех бесед;
При людях я на это намекала
Ему не раз; всегда твердила я,
Что низко он и гадко поступает.

Вот отчего и помешался он.
Речь ядовитая жены ревнивой —
Смертельный яд, смертельнее, чем зуб
Взбесившейся собаки. Нарушала
Ты сон его упреками – и вот
Бессонница расстроила рассудок.
Ты говоришь, что кушанья его
Укорами ты вечно приправляла;
Но при еде тревожной не варит
Как следует желудок – и родится
От этого горячки страшный пыл.
А что же есть горячка, как не тот же
Безумия припадок? Говоришь
Ты также мне, что весело развлечься
Мешала ты упреками ему.
Отсутствие отрадных развлечений
Что за собой влечет? – одну тоску
Озлобленную, родственницу злого
Отчаянья, лишенного надежд,
И вслед за ней несметную фалангу
Недугов бледных, в нашу жизнь
Вливающих отраву. Быть лишенным
Веселья, пищи, сна – от этого, поверь,
Лишится разума и человек, и зверь.
Из этого всего я вот что вывесть смею:
Его свела с ума ты ревностью своею.

Ах, кротостью дышал всегда ее упрек,
Меж тем как он был груб, и вспыльчив, и жесток.
Как можешь ты укоры эти молча
Сносить, сестра?

Ее слова во мне
Заставили зашевелиться совесть.
Прошу вас, люди добрые, скорей
Войти туда и взять его.

Не смеет
Никто войти в мой дом.

Так ваши слуги
Пусть выведут супруга моего.

И этому не быть. Мою обитель
Убежищем священным он избрал,
И охранит от ваших нападений
Она его, пока я вновь ему
Не возвращу рассудка иль не буду
Убеждена, что все мои труды
Бесплодными остались.

Я желаю
Ходить за ним, быть нянькою его,
Сиделкою и доктором; ведь это
Обязанность моя, и не хочу
Я никаких помощников. Позвольте ж
Мне взять его домой.

Нет, потерпи!
Не выйдет он, пока не испытаю
На деле я всех средств, известных мне,
Целительных сиропов и снадобий,
Святых молитв, чтоб снова вышел он
Из рук моих здоровым человеком.
Так поступать велит мне мой обет,
Предписывает орден мой; оставь же
Его со мной и уходи.

О нет,
Я не уйду и мужа не оставлю!
Вам, при таком священном сане, быть
Разлучницей супругов не пристало.

Иди домой, не выдам я его.

Пожаловаться герцогу должна ты
На это притесненье.

Да, идем.
Я упаду к ногам его, не встану,
Пока мои рыданья и мольбы
Не побудят его сюда явиться,
Чтоб мужа моего извлечь из рук
Игуменьи.

Теперь, я полагаю,
Уж пять часов; так герцог здесь и сам
Сейчас пройдет, конечно, направляясь
В печальную долину, место смерти
И казней злополучных, что лежит
Тотчас за рвом аббатства.