Кнут Гамсун - Вечерняя заря

Карено.Что-нибудь сильное, юношеское, что снова воспламенило бы меня, если я потускнѣю.

Одинъ.Вы не нуждаетесь, чтобы васъ воспламеняли.

Тарэ.Да, въ этомъ вы не нуждаетесь. Вы просили о маленькой, ничтожной стипендіи на путешествіе. Вы еще разъ дали случай нашему научному міру постучать къ вамъ въ двери и найти васъ дома, — нашъ научный міръ не воспользовался этой минутой. Ну, и что же, учитель? Сжимаетъ кулаки. Вы протянули открытую руку, — и отдергиваете ее назадъ, зажавъ кулакъ.

Карено.Браво!

Хойбро.Скажите что-нибудь о самомъ господинѣ Карено, Тарэ.

Карено.Да, что-нибудь о томъ, что я написалъ еще въ юности.

Тарэ.Если бы я только зналъ, что вамъ пріятно вспомнить въ эту минуту.

Карено.Правда? Какъ это хорошо! Да, я знаю, это было сказано отъ души. Выберите сами, что хотите.

Тарэ.Мнѣ вспоминается одно мѣсто изъ вашей статьи о четвертой заповѣди. «Чему вы хотите научить юность?» пишете вы. «Почитать старость. Почему? Это ученіе — выдумка самой старости, сдѣлавшейся безсильной. Когда старость не можетъ стоять дольше во главѣ жизненной борьбы, — отходитъ она въ сторону и скрывается? Нѣтъ, она разсаживается на высотахъ и приказываетъ юности оказывать ей почести и подчиненіе. И когда юноши подчиняются, старцы, какъ громадные скелеты птицъ, сидятъ на вершинахъ и радостно киваютъ покорнымъ. Слушайте, вы, юноши! Низвергайте старыхъ и занимайте ихъ мѣста. Вамъ принадлежитъ могущество и слава въ вѣчности».

Карено.Это писалъ я?

Тарэ.«Чѣмъ старцы выше васъ?» говорили вы. «Опытомъ. Во всей его жалкой, блеклой наготѣ опытомъ. Къ чему поможетъ опытъ вамъ, когда вы все-таки должны все познать сами, когда каждый долженъ лицомъ къ лицу столкнуться съ жизнью. Ахъ, никогда еще мой опытъ не оказывалъ тебѣ услуги, о которой ты толкуешь. Низвергайте старую ложь». Карено отираетъ лобъ. «Когда говоритъ старецъ, юноша долженъ молчать. Почему? Потому что такъ сказала старость. Итакъ, старость ведетъ спокойную, беззаботную жизнь на счетъ юности. Старыя сердца умерли для всего, кромѣ ненависти ко всему новому и юношескому. А въ истощенномъ мозгу хватаетъ силы только для одной мысли, для одной злой лжи; юность должна почитать беззубыхъ старцевъ. Въ то время какъ юность мучительно ежится и страдаетъ подъ игомъ этого циничнаго ученія, побѣдители радостно улыбаются своей изобрѣтательности и считаютъ, что міръ устроенъ превосходно».

Карено.И это написалъ я?

Тарэ.И дальше: «Человѣкъ становится психически и физически старикомъ, достигнувъ пятидесяти лѣтъ. Онъ дышитъ съ трудомъ, когда шнуруетъ башмаки, и долженъ отдыхать, написавъ книгу. Если у него есть имя, то онъ долженъ имѣть агентовъ, чтобы распространять его дальше. У него есть соучастники за границей, агенты въ Германіи, Англіи и Франціи; но особенно важенъ нѣмецкій агентъ. А самъ онъ воображаетъ, что еще молодъ. Чтобы не отстать отъ времени, онъ приноравливается къ юности и тайкомъ читаетъ ея книги. И это онъ дѣлаетъ не для того, чтобы въ душѣ порадоваться тому новому, что онъ встрѣтитъ, но единственно, чтобы научиться и позаимствовать — слава и честь ему за: это! Если юноши найдутъ новый путь, старецъ начнетъ самъ себѣ нашоптывать на ухо: „и ты можешь итти этой дорогой“. А если нѣмецкій агентъ — человѣкъ, знающій свою обязанность, то онъ немедленно оповѣстить въ широко распространенныхъ газетахъ, что именно этотъ прекрасный старецъ первый — прежде всѣхъ — и нашелъ новый путь. И старецъ, имѣя за собой полсотни лѣтъ, будетъ себя чувствовать въ высшей степени прекрасно»…

Карено прерываетъ его.Нѣтъ, я написалъ это слишкомъ опрометчиво. Почему вы цитируете именно это мѣсто? Что это значитъ? Это безумныя мысли. Съ тѣхъ поръ я сталъ зрѣлымъ человѣкомъ. Неужели я это дѣйствительно писалъ?

Тарэ.Да, но двадцать лѣтъ тому назадъ.

Карено.Какія глупости! Пятьдесятъ лѣтъ еще не старость. Я, вѣроятно, написалъ «шестьдесятъ»?

Тарэ.Вы написали «пятьдесятъ». Заключеніе гласитъ такъ. Сжимая кулаки. «Зачѣмъ переносите ложь, вы, юноши? Почему не идете вы на улицу, не ищете человѣка пятидесяти лѣтъ и не говорите ему: «прочь съ дороги, старикъ! Мы моложе тебя. Твоя жизнь кончена, дай мѣсто нашей. Умирай съ Богомъ».

Нѣкоторые.Браво! Браво!

Карено.Теперь они гремятъ. О, замолчите… Нѣтъ, это было написано не подумавъ. Вытираетъ лобъ. Коротко и ясно: чего вы требуете отъ меня, господа? Вы вѣдь знаете, что мнѣ самому пятьдесятъ лѣтъ.