— Перевяжи майора, — говорит разведчик.
— Сам перевяжется, — рассерженно бросает Зина и отворачивается.
Ананьев с помощью разведчика разматывают бинт, неумело перевязывает ногу, и Зина, смягчившись, бросает им перевязочный пакет.
— Держите!
— Вот спасибо, — говорит Ананьев, разрывая бинт. Вдвоем, они начинают обматывать бинтом ногу, и Зина не выдерживает.
— Ну кто же так перевязывает! Разве так на колене удержится. А ну дайте сюда!
Она сама принимается за перевязку, и Ананьев улыбается.
— Вот это дело! А то гляжу, такая злая!
— Я не злая.
— Правильно! Зачем быть злой? Женщина злая — некрасивая.
— Ну и пусть. Как же не злиться — куда вы меня завезли?
— А ничего. С нами не пропадешь! Доставим в найлучшем виде. Или в медсанбате миленок ждет?
— Начальник ждет. Подполковник медслужбы Бурмакова.
— Ну, Бурмакова пусть подождет. Готово? — говорит Ананьев. — Вот и хорошо. Теперь заживет, как на собаке».
Стар. 327. Ананьева пыталась поддержать Зина, но он отстранил ее. — Папраўлена: «Ананьева пытался поддержать разведчик, но он отстранил его».
Стар. 329. — Ух, ты! Вот это красотка! Глянь-ка, Зина! В штанах! — Закрэслена, унізе напісана: «— Ну и что ж! Подумаешь!».
Стар. 329. У камина, развешивая мокрые бинты, неприязненно покосилась на Ирму Зина. — Закрэслена алоўкам.
Стар. 331. — Боже мой! Боже мой! — приговаривала Зина. — У гэтай рэдакцыі: «— Боже мой! Боже мой! Мир! — приговаривала, не веря своим словам, Зина», але закрэслена, побач напісана: «— Товарищ майор, неужели все, мир?».
Стар. 331. Гитлер капут, понимаешь? — Папраўлена: «Война капут».
Стар. 331. — Нет, нет, так надо! — говорит Ирма и, собрав хлеб, складывает его в серебряную хлебницу. — Далей ідзе машынапісная ўклейка:
«— Гляди, как у них принято. Как в санатории: каждый бери, сколько хочешь, — смеется Ананьев.
Зина бросает быстрый взгляд на Ирму, потом на майора, и перекладывает хлеб по-своему — каждому на тарелку.
— По-нашему будет!
— Найн, найн! — говорит Ирма, но, встретив твердый взгляд Зины, умолкает.
— Правильно, Зина! — одобряет Ананьев. — Праздник наш и наши порядки. Нечего там…»
Стар. 332. Зина, а ну! — Выкраслена.
Стар. 332. …и Зина с гордостью ставит… — Папраўлена: «и с гордым видом ставит».
Стар. 333. — А теперь… […]
— Не тебе одной подфартило. Победа! — говорит Ананьев и поднимает бокал. — А ну, еще раз за Победу! — Гэты фрагмент адсутнічае, зроблена машынапісная ўклейка:
«— Ну вот, Зинка-старшинка! А ты не хотела с нами. Так бы и победу проворонила! А то вот видишь? Хорошо здесь?
— Хорошо, — улыбнувшись, говорит Зина. — Ваше здоровье.
— Э, нет, не так. Давай чокнемся.
Они со значением чокаются. Потом майор поворачивается к Ирме и тоже церемонно чокается. Их взгляды встречаются, Ирма кокетливо улыбается майору, и Зина отставляет рюмку. Ананьев свою выпивает почти до дна.
— Вот это дело!
— Берет как надо! Не то что эта мозольная жидкость, — говорит разведчик.
— Первый сорт спиртик. Что морщишься, Кисляков? Дерет?
— Дерет! — улыбается Кисляков.
— Зина, а ты что же не выпила?
— Я не буду, — холодно говорит Зина.
— Чудачка! Чего это ты? Чокнулась, а не пьешь?
— Вон с ней пейте. Раз чокаетесь.
— Ах, ах! Приревновала? Уже! Русская к немке приревновала? Вот здорово!
— А вот и нет! — вспыхнув, вскакивает Зина, но майор шутливо хватает ее за руки.
— Чудачка! Да разве я… Она же немка, ты понимаешь? А ты русская.
— Вот именно! — смягчаясь, говорит Зина.
— Значит, своя, родная. Зинуля, старшинка, давай я твои ручки обцелую.
Зина прячет за спину руки, которые пытается схватить Ананьев. Ирма поджимает губы.
— Мой ест муж! — что-то почувствовав, обиженно говорит она. Старик согласно кивает головой.
— Я, я…
— Ладно, о чем речь! — говорит майор и широко разведенными руками пытается обнять обеих. — Ведь победа же, ядрена вошь! Вы понимаете? Ни обстрела, ни бомбежки, домой поедем, жениться будем. Зинку вон замуж выдадим да за такого героя… Давайте еще выпьем!».
Стар. 334. Зина молча и ревниво наблюдает за захмелевшим Ананьевым… — Закрэслена алоўкам.
Стар. 335. …отстраняется от Ирмы и Зины, которых он пытается обнять одновременно… — Закрэслена алоўкам.
Стар. 337. …затем Зину, которая счастливо льнет к нему… — Закрэслена алоўкам.
Стар. 338. Почему меня не убили под Курском? На Сандомирском плацдарме… Или еще где. — Закрэслена алоўкам.
Читать дальше