Ян Вильям Сиверц ван Рейзема - Океан и каменоломни

Духи замёрзли? Господь растревожен.
Случаю разум космический вверен?
Лезвия? Будто не вынуть из ножен.
Ты, Джомолунгма, ужели растерян!

Все мы в печалях. Подобные устью,
сонно сбираемся у библиотеки.
И обвивают монаршею грустью
нас миновавшие горние реки.

О, поднебесные! Вьются растенья.
Неосмотрительна мощь водопада.
И устремляться к подруге не надо.
Ты – предсказательно, стихотворенье!

Как сохраниться, в анналы занесть?!
Переустройство в уставшей природе.
В храмах, подворьях – наивная весть.
Воины гуннов уже на подходе.

Шествие факельных.
Грубо красивы.
Ими низвергнут стареющий мир.
Зрит на пришедших седой командир.
«К бою готовы. Запалим огнивы!»

И поднимали завесы отцов.
Но и на снах неизбывно сектантство.
Нас наставляют веленья истцов,
если меж нами планетное братство!

Не болтовня о хорошей погоде.
Взгляд концентрирует солнца окон.
Гневны энергии новых времён
не разбежались в тугом небосводе!

Что непрерывно и нудно шумишь?
Смело экспертом заказан диализ.
Но убегают, заносчиво скалясь,
волки Земли в виртуальный Париж.

Где и когда эволюции точки
нас разлучили на почве культур?
Я выбираю, меж тем, Сингапур.
Нежиться там, растворив оболочки.

Всё перепутано. Почвы полов,
но, безрассудны, сошлись в перегрузке.
И обитаем, как рыбы, в кутузке,
будто невольные песни без слов.

Сайт обновил. Ах, благая Елена!
Тысячелетие – значит, война.
Но понималась во всём – перемена,
как недостача судьбы и вина.

Полуосеннее чудо,
взятое врозь, наощупь,
приоткрывает люду,
что не арбитр площадь.

Космос и строфы – хаос?
Не объявляют пауз.
Личен или циничен?
Всё это повторялось.

Милая не потерялась.
Но и не скрылась в глубинах.
Просто смеялась, пела:
как мы свободны, смелы.

Так и летаем в долинах,
напоминая молчанье.
Бережно ты, трепетанье…

Планы атлета – в орлиных очах,
то, что вбирает, – близко.
Но колебанием на весах
не удержать софистку.

Только метафора бьёт о ладонь,
выскочки поредели.
В амфорах стынет великий огонь.
Это – печаль недели.

Долам заказано не умирать
из-за нарезок хлеба.
Благо несчастиям, чтобы понять,
как нам приблизить небо.

Синие скоро уйдут в желтизну,
красное судит примеры.
Физики помнят про крутизну,
чёрную плоть пещеры.

Кроликам – не грублю,
сонникам – выдам сдачу.
Всё я в тебе ловлю,
и оттого богаче.

Магии чёрный пудель,
формулу сотворить?
Или поможет штрудель
здраво о том судить.

Смыслов сухая нить,
взоров макет пологий.
Если бы так и плыть
в заводи аналогий.

И балаганчик, и ресторанчик,
искусствам речи открыт диван.
Спешит шарманщик, а барабанщик,
потусторонне, но попятам.

При исполненье. А самомненье
уже готовит свой балаган.
И место клято, и чувство смято.
Плутарх прилежно внесёт в роман.

Письма плодились, снималось кино
недалеко от Земельного вала.
Там, не прибежище мрачного Вала,
мы поглощали, смеясь, эскимо.

Вот, Арцибашев у тронного зала.
Что он читает. Ужель «Гетёанум»?
Или «Нитетис»? Но я не шучу.
Ручку неведомых знаков кручу,
чуть опершись на закрытый шлагбаум…

Тут же поблизости или далече
плыло родным стихотворное эхо.
Будто бы я, в удивление встречи
проковылял с бутафорским доспехом.

Пушкин заметно спешил. Маскировке,
что отдадим запоздалым нарядам?
Но не театр идёт к забастовке.
Осень уж мчится, грозя листопадом.

Я – к Александру, мол, искренно рады.
Но не спешите на наше раденье.
Что получилось? Почти что баллада.
Как говорят, – роковое творенье.

Впрочем, не выразил он удивленье.
Только добавил: «Дуэльные тяжбы».
Я понимаю – поэты отважны.
Так и ушли мы в своё отдаленье.