Ян Вильям Сиверц ван Рейзема - Океан и каменоломни

Лес и луга не частны.
Нашей больной стране
не прозвучат. Опасны
грёзы о красном коне.

Вейте разлуку! Знали —
гордо начало начал!
Сны письмена метали
да и сигнал звучал.

Но и мечты о друге
барству не одолеть.
Так и падём в испуге,
выбитые на треть.

Лица любимых – счастье.
Розы на них излить.
Сон нерадивой властью
горем не воскресить.

Хаос, зачем? Ударяет февраль.
Знаки давно отшумевшего года.
Неравнодушна упавшая даль.
Ты – беззащитная, наша природа.

Явь откровений. Ворвётся во сне.
Не посвящу вероломной тетради.
Не любопытствуй желанной осаде!
И понесёшься, как щепка, в волне.

Что-то, конечно, разведал Петрарка.
Слоги его отразили удар.
Кролик задумчивый – не ягуар,
но порождающий бег катафалка!

Мелькаем, кучно. Полустанки?
Не бросить следом им: «Прости».
Вы правы, милые. Останки —
венец на хрониках пути.

И – дело, дело! Новобранцев
не я возьму в запасный полк:
ни афинян и ни спартанцев.
В нюансах их протуберанцев
вершит судьбу противоток.

Спасут кочевие вендетты,
что притягаемы.
Дуплеты —
магнитны точкой с запятой.
Душа зверей и дух кометы
не соревнуются со мной!

Мы – неосмысленное. Сила!
Запреты чести? Вздорный знак.
Мирят не братские могилы.
Но в той земле прощённый – наг!

И осквернением лишь новы!
И стихотворные строки
осудят бешеные словы.
Их номера, и номерки!

Любовь к Отечествам сурова.
Да не подыщут богослова
немолодые остряки.
Но самелье благословенный
оценит замысел Вселенной.

Бремя больших погромов.
Под испытаньем пресс.
Спишут писцы нейронов
Новоэрцинский лес.

Споры слепых династий.
Ты задрожал, экран.
Эрги суровой власти
режут живой кристалл.

Мы уплотняем вещи
в каменный институт.
Если они трепещут,
выводы прорастут.

Поздним добавят крохи,
грозен огонь поэм.
Слава грядёт эпохе
точности теорем!

Сонные водопады,
рощи, покой полей.
Царственные парады
слома великих дней.

Братья – четвероноги.
Избранных взял испуг.
Что уж мы так убоги
в смене рабочих рук?!

Не распознаем днесь
тяготы полигона.
Это почти болезнь
зеркала. Глаукома.

Но не ганзейский жар
праздников, будней года.
Вольность – ведёт пожар,
но не товар – природа!

Бросились – карантин.
Помощи, Драматурги!
Ты – золотой Пекин.
Вестники – Демиурги.

Милая полетит.
Вот уж свернулась трубкой.
И зазвучит нефрит
солнечною голубкой.

Облако. В небесах
вижу и не растрачу.
Это – её мотив.
Заново обозначу.

Бремя прихода и время отплытия.
Неколебима природа балласта.
Ты – знаменательна, горечь события.
Светоч эпохи Экклезиаста.

Или, прочнее всего, – квадратура?
Тяжесть небесного вольного круга
ищет покоя скользящего наста.
Сон и Полития энтузиаста.

Как вы задумчивы, силы творения!
Узы отчаянья и умиления.
Скрытое мужество неизменения.
И возгоняется – стихотворение:
неудержимая плотность мгновения!
Боги – дружины и хвори веления!

Велосипед пощады
стоек на ход инерций.
Но у святой Эллады
неравновесье терций.

Слишком опасны крены.
И удержаться нечем.
Вдруг возжигаем свечи.
Наши влеченья немы.

Гневны рассудки, капризны,
яростны зубы мурен.
Но у сезонов Отчизны
ищем разрыв теорем.

Нерасторопные души вокзала,
будто приюты сомы.
Множество беглое. Нам его мало.
С мерой гармоний знакомы.

Что вы и как вы, лихие коллеги,
вкруг односложной драмы?!
И заблудятся на царстве элегий
светские, резвые дамы.

Времени даже во сне не хватает,
если права не вселенны.
Или они параллельны? Светает.
Призраки, мы – откровенны.