Александр Долгушин - Коротко о разном

карандашами «Искусство», ароматными и цветными:
домик из брёвнышек и солнышко меж облаков,
деревья, траву, корову, у коровы – большое коровье вымя,
на боку у коровы напишу раскоряченными буквами: «молоко».

В эмалированное ведро ударять будут струйки звонко,
будет вкусная парная пенка подниматься над ним.
Бабушка ругается на игривого губастенького телёнка.
Телёнок получился слегка плоховато. Ну, извини…

На другой картине будет пожар, пожарная машина, брезентовые шланги,
пожарники сильные, потому что шланги тяжёлые ведь,
а ещё – дорога, речка с обгорелым мостом и нехоженые овраги. Хорошо, когда много бумаги!
Говорят, что бумага всё может стерпеть.

Топится печка. Часы досуга. За окнами вьюга.
Объяснять кому-то, что ты будущий великий художник, бес-смыс-лен-но.
Тягу к искусству не убьёшь, хоть и поставишь вместе с ребёнком в угол
поразмышлять- покумекать. Подумаешь, «это были новые обои!» Но…

Слышишь цокот? Ты думаешь, чьё-то подковой копыто
бьёт в дорожную грудь: мол, не-ис-по-ведимы пути?
Только как бы не так! Это муха, надувшись досыта
самоварного чаю, с утра на базар цокотит.

Высоко в небесах возникают воздушные змеи.
На невидимой привязи держит их крепко земля.
Через шорохов, тресков и чьих-то стихов ахинею
змеи ловят приказ: «Без приказа не смейте стрелять!

Это суперагент. У него есть свои тараканы —
неприметных подпольных, запечных делов мастера.
Стая цапель в порту – ковыляют подъёмные краны.
Побежал такелаж. С Магометом столкнулась гора.

Грустный ослик Иа засмотрелся в зеркальную лужу.
Входит шарик в горшок всем законам природы назло.
Почему-то горшок пахнет мёдом. Бывает и хуже:
например, по башке после бани припарка веслом.

Гуталин в коробчонке несёт подозрительный Печкин.
Бродит кот без цепи. Из докУментов – хвост, да усы.
И куда-то спешат плас-ти-ли-но-вые человечки.
И вороны роняют созревший для паданья сыр.

Понаставили повсюду капканов…
Пробираешься меж ними, как рысь.
За углами сторожат неустанно
Чьи-то происки. Потом – лапу грызть.

Перепачканное в крови и боли,
Язви в душу, верещит существо:
«Влип, редиска! Вот – любовь!» Поневоле
Будешь чувствовать себя сущей сво….

Уже коровки божьи спать легли,
Листвой опавшей замело заборы,
За птичьей стаей, сгинувшей в дали,
Развеялись по небу разговоры,

А ты глядишь, проветривая рот,
На «пышное природы увяданье»:
Дымится опустевший огород,
Топочет дождик, горько пахнет баней,

Скребутся мышки где-то под ребром,
Просроченные куксятся ботинки
И мыслится о всяком. Даже про…
Хоть «до смертинки» ровно «три пердинки».

Блошиный рынок. Рот открывший лох.
– Чё встал – то? – Ни пройти и ни проехать!
Бездомный пёс среди домашних блох.
Грамголоса в пластинках сквозь помехи —

Остатки чьих-то жизней. Ширпотреб.
Глаза вразбег: грошовое богатство.
На шило мыло. Серебро на хлеб.
Век переменный кормится эрзацем,

Обноски носит с барского плеча,
«Бычки» слюнявит. Сюр лубочный Босха —
Кроватный коврик. Холоден очаг,
И грешники галдят и шутят плоско.

Гранёный мир. Открытый перелом.
Отгрызенная нитка пуповины.
Нанайский мальчик борется со злом
Своей потусторонней половины.

я головастик я плаваю мелко туда и сюда
в тёмной моей голове бултыхается окружающая меня вода
несущая в себе закодированную информацию
что я лишь цепное звено инстанция пересадочная станция
на пути к земноводно передвигающейся жабе
пытающейся превратиться в дирижабль
кишит местным животрепещущим планктоном болото
сообщаясь каналами тёмными с океаном где плавают кашалоты
я расту развиваюсь отращиваю конечности чтобы
стать чем-то большим нежели головастик и я уже перерос амёбу

В душе прекрасен я, не то что в душе/
Хотя… не без изъянов тут и там.
В чём мама родила стою на суше
Среди воды. За бортом суета

Обычной жизни, вера и неверье,
Что выплывешь. Воды набравши в рот,
Вселенная стоит за хлипкой дверью.
Не влезет в душ и спинку не потрёт.