Лев Халиф - ЦДЛ

Конечно, не пойдет.
Спросят: «Это что еще за монах, да еще,
Как Буденный, в красных штанах?
И как у него могут стоять два хвоста в одно и то же время?»…
Какой-нибудь попросят убрать.
Я возмущусь, и тогда они спросят:
«А чего ты, собственно, хочешь, брат?»
А посему я сей замысел подарил французам,
Будучи под впечатлением их коньяка.
С тех пор мы, собственно, вместе живем
И дружим и нашу дружбу ничем не разлить пока.
– Это где же вы теперь живете?
– В МГУ многоспальном.
Правда, в отличие от французов,
Я живу нелегально.
Однажды по местному радио
Я читал студентам стихи
(я их, между прочим, и без прописки пишу).
Написанные с пылу с жару,
Видимо, были стихи неплохи,
Если вместо милиции – французы на меня набежали.
Знакомимся и тут же дружим и пьем.
Напрягаются, но понимают.
Немного мучаются, но секут,
А это, согласитесь,
Немало в нашем социалистическом тут,
Где всего один актовый зал,
Но много тысяч актовых комнат,
Разделенных наполовину и разбитых на блоки,
Зоны и этажи, где черт-те чем учащихся кормят
И где вообще охраняема жизнь.
Специально подобранные старые девы
Там вершат свое гнусное дело, наши советские бонны…
– А откуда французы-то?
– Из Сорбонны.
– А что они делают тут?
– Стажируются, наших классиков изучают,
Наши классики, видимо, что-то там излучают,
Помимо того, что имеют какой-то метрический вес.
Рыжий Фрио – на Маяковском (наверное, коммунист),
На Достоевском жгучий Луи Мартинес,
А другой Луи – на Толстом и далее – вниз.
Кого-то еще изучает четвертый, с кем-то на пару,
Но эти трое просто отличные парни.
Может, и тот ничего – наших классиков зритель…
И оживился старик:
– Всех четверых везите.

Но привез я к нему одного,
Да и тот оказался американцем,
Он тогда только-только окончил Гарвард,
Я это заметил по платиновому кольцу на пальце,
Хотя какой из меня антиквар.
Оно ему было к лицу,
Это дополнение к кругосветке – тоже кольцу.
И я поймал себя на мысли,
Что вечно не туда поступаю.
Счастливец, он объехал весь мир,
Только в Китай не впускают.
Да черт с ним – с Китаем,
Хочешь к Пастернаку скатаем?!

Боль, и еще одна сверх.
Неотлучно врачам ассистирует смерть.
Вся в белом, она, как всегда, находится рядом,
Всегда преждевременная и нарядная,
Как девочка еще несмышленая и неопытная,
Но спешащая жить.

Развратная сука – от нетерпения вся дрожит.
Лезет в постель, изнывая от дрожи.
Человек умирает – всегда умирать молодым,
А она с ним на ты, будто тысячу лет уже прожил.

Висит на волоске еще тяжелая жизнь.
На одном волоске дрожит.
Сосунок-Земля,
Млечный Путь еще на губах не обсох,
А вешать уже научилась.

… – Вот послушайте еще кусок,
По-моему, получилось…

Проза, мертвые души пишут ее,
Как бы подчеркивая, что «Мертвые души» – поэма.
И я подумал: его поэзии она по колено.
Старости переломный,
А посему очень хрупкий возраст,
Уж не замаливать ли собрался грехи?
Проза поэта, какая, к чертям,
Это проза, проза поэта – это пожилые стихи.
Первая фраза всему закоперщик,
Но самое лучшее приходит под самый конец.
Он так думает,
А по мне, все лучшее остается за первым,
Самым первым листиком,
Начинающим твой венец,
Когда сама бесспорность кричала,
Стихийное – всегда начало.
И это главный поэтов резон,
Как молодость – самый плодотворный сезон,
Где в порядке вещей считалось,
Чтобы вся их жизнь в нее целиком умещалась.
Странные порядки творятся на небесном Олимпе.
Кажется, и мы в это дело влипли.
Краткость – медсестра таланта со смертельной инъекцией
в ручке галантной,
Следящая тайком, чтобы поэт не стал стариком.

И с силою, какою гнут оглобли,
или наоборот – птенцом в горсти:
– Молодость, молодость,
Замах крыльев у тебя огромный, а нечего тебе нести…
Но тут за меня заступился Ливанов —
Великий актер трагедийного плана,
Обожавший не только анапесты
И прочий шелк словесных струй:
– Борис, не предавай его анафеме,
ты сам приговорен к костру…
Слово, везде оно слово,
А в России поступок.

Свободное слово,
Оно свободно,
Если автор сидит в закутке.
Даже лирика здесь паскуда,
Сбежавшая из вендиспансера налегке.

Ему легко писалось с его орлиным-то зреньем.
Вот так крестьянин свою проходит межу.
Но его попросили спуститься на землю.
– Спускайтесь на землю, вас уже ждут.