Валерий Дудаков - Избранное

Запел фагот и слушал Капитолий
В молчанье строгом эту песнь небес,
Взращенная людской и божьей волей,
Звучала эта музыка окрест.

Мелодия лилась струею тонкой
С холма под шелест трав оживших нив,
Ей в близких рощах отзвуком негромким
Кивали пиньи, головы склонив.

Под властною рукой Буанаротти
Застыл колонн суровый мерный ряд,
В них звуки застывали на излете
И погружались в древний стилобат.

Миндаль зацвел и распустились розы,
Здесь трепетна весна из года в год,
Под музыку маэстро Чимарозы
Ведут весталки дружный хоровод.

Просверлены холмы веками странствий,
Рим усмирял врагов и чтил друзей,
И символом земного постоянства
Вдали царил прозрачный Колизей.

И где бы ни бродили мы по свету,
Какой бы не прельстил иной маршрут,
Лишь в памяти мелькнет мелодия эта —
И все дороги в Рим вас приведут.

Знаете, какая благодать
Руки распрямить, расправить в небо,
Чтоб земли и близко не видать,
Городов, в которых был иль не был.

Но признаюсь в том, что зов судьбы
К тем местам, что Русь вокруг сложила,
Вновь меня отводит от беды,
Кровь течет в моих славянских жилах.

Предок мой ямщик в степи замерз,
А второй, бесбашно-неуемный,
Жизнь сложил он из страстей и слез,
Да поступков пьяно-забубенных.

Ну, а я, хоть ветреный поэт
И художник, бог не взял – не принял,
Попросился к счастью на обед,
Участи познанья не отринув.

Долог путь, в степи не замерзай,
Даже если ветер, если стужа.
Эй, вперед ямщик и не замай,
А поэт и богу будет нужен.

Отбушевали страсти татарские
Широким стройным набегом,
Схлынули, поверженные неведомой властью,
С первым подтаявшим снегом.

Пусто. Тоска.
И гонит с апреля к маю,
Словно собачьим лаем,
Боль мою у виска.

Ни водка не впрок, не виски.
Небо так низко повисло.
Над горизонтом Раменки
Вырос стеною каменной
Непролазно больной вопрос:
Как за стволами подкрашенных берез
Не видел любви растущего леса,
И какого такого беса
Темная страсти сила
Взяла и быстро прельстила,
И понесла, как за морковкой осла,
Без руля и весла.

Зачем колобродил в вечер темный,
Как будто свихнувшийся бездомный,
Кто же опять тебе нашептал,
Что давно от жизни устал.
Но не поздно бывает, не рано
Молча зализывать раны,
И вспомнить про тех,
Кто предрек провал и успех.

Видно, прадед мой бежал с Акатуя,
И какого, спрашивается, разтакого татуя
Избрал он долю такую,
А главным вопросом – пить иль не пить,
Но с ним и замерз в степи.

Второй был удачливее, возможно,
Но пил безбожно, он был сапожник,
И передали мне предки – хрены
В наследство совсем дрянные гены,
Да еще, к великой моей напасти,
В бурной пьянке и неуемные страсти.

Правда, дед Андрей работал в конторе,
Дела переплетая при прокуроре,
Но погиб – была в Москве чернота —
Из-за торчащего с надолба прута.

Дед второй Пантелей – молодец,
На селе Красный луч был кузнец,
И когда в Гражданскую был налет,
В огород закопал пулемет,
Чтоб больше его никто не мучил,
Пулемет сгодится на всякий случай.

Отец мой не был романтиком,
Не пел старинных романсов,
Хотя и любил казачьи песни,
Играл он со мною в фантики
И честно служил в Министерстве финансов,
Но верил в светлое будущее,
Хоть ты тресни.

Вот и вся родословная по мужской линии,
И в ночи густые и длинные,
Когда шлешь всех подальше и на фиг,
Они окружают меня с фотографий,
Я вижу их, и слышу, и слушаю,
И прошу, помогите отмолить у Господа
Грешную душу мою.

Париж, Париж, куда спешишь?
Куда огней вспорхнули звезды?
Твои соборы, словно гнезда,
В лесах бесчисленных домов.
Мне не сыскать правдивых слов
В те дни, когда в тиши промозглой
Бреду вдоль Сены, правя стих,
А ветер вдруг внезапно стих,
И с тонким пеньем вдоль ограды
Сбегает струйка водопада,
Что Люксембургский сад хранит.
От глаз людских слегка он скрыт,
В зеленых ветвях затерялся,
Здесь Полифем, закравшись в грот,
От мук ревнивых бесновался
В зеркальном отраженье вод.
Навечно спрятан он в фонтан,
И, поджидая Галатею,
От страсти лютой пламенеет.
Все ж нет покоя на земле,
И ждал всесильный Ришелье,
Своим могуществом довольный,
Когда сослать Марию к Кёльну,
Себе присвоив, наконец,
Сей удивительный дворец.
Теперь заглядывает в грот
Вокруг гуляющий народ,
Фонтана струи льются тихо,
И людям дела нет до мифа.
Скупой декор дворца большого
Застыл как каменное слово,
Но радует его наряд.
Ах сад, к ночи затихший сад,
Забудешь сны ты в птичьем пенье,
И свет в небесном оперенье
Сплетет узорных кружев ряд,
Дороже многих всех наград
Твое увидеть пробужденье.
Париж, Париж, когда ты спишь?