Валерий Дудаков - Избранное

Гудел на Йорком колокольный звон,
Сверкало солнце, шли неспешно люди
Толпою плотной к Богу на поклон
Сквозь ряд нарядных арок и колонн
К собору, что свершен трудом столетий.

Вознес он башни к небу, чист и светел,
Застыв навечно – стражем веры строгим.
Струился пламень витражей соцветий,
И восхищенным гулом междометий
Заполнен был его центральный неф.

Плыл кораблем он праздничным для всех,
Кто радость сохранял в общенье с Богом,
Кто был несчастлив иль имел успех,
Но в этом храме осознал свой грех
Неправедный пред близким и Всевышним,

И захотел быть нужным, а не лишним,
В сем мире, что дарован нам как чудо,
В соборе, дивной музыкой застывшем.
Сквозь перекрытья сводов были слышны
Стенанья шедших к свету на поклон,
Слова молитв, разъявших тьмы заслон.

Кружит, кружит, кружит снег,
С пеленой седою,
Заблудился человек
Со своей бедою.

Затерялся, в белизне
Не видать тропинок,
Бродит, словно в хмуром сне,
Приустал и вымок.

Видно выбился из сил,
Может вовсе плохо.
В поле тускло засветил
Куст чертополоха.

Треплет ость его снежок,
Но на стебле смелом
Светит розовый цветок
В беспределье белом.

Тронет лишь его ладонь
Под покровом снежным —
Он засветит как огонь
Робкою надеждой.

Заскрипит под звук шагов
Наст, что скрыт порошей,
Сквозь дурман густых снегов
Ищет путь прохожий.

Тихо занавес поднят над сценой,
И раздвинут кулисный узор,
Гаснет свет, как над боя ареной,
Вездесущий царит дирижер.

Быстрый взмах и мелодия льется,
Звук гнетущий всем слышен сполна,
В темноте еле слышно смеется
Светом жестким картонным луна.

Лица зрителей прячутся в тени,
Их грядущий страшит балаган,
И, как призраки, бродят по сцене
Персонажи комедий и драм.

Раздражая назойливым звуком,
Стул суфлера под сценой скрипит,
Словно в тяготе перед разлукой
Кто-то грозно и тяжко молчит.

И, открыв потаенные дверцы,
С Арлекином таинственно схож,
Он вонзит в златокрасное сердце
Перламутрово-бронзовой нож.

Стемнело. Закрыли тучи набухшие
Проблески неба. Погоды игра
Закрасила серым звездные гущи,
Словно кистью враждебного злого маляра.

Корабль ненасытно утюжил море,
Отважно нырял в плоть свинцово-синюю,
И волны пространно терзали просторы,
Фонтаны вздымая выше ватерлинии.

Вскипает в волнении бездна морская,
В окна плюется холодной жвачкой,
И с боку на бок переминаясь,
Кренятся палубы в дерганой качке.

На горизонте светлеет полоска,
Теснит темноту кораблям в подмогу,
Тяжелая хлябь нависает плоско,
К далям небесным закрыв дорогу.

Во всю разгулявшись, ветры свищут,
В простуженной тьме оглашая просторы,
И рыщет, как на пустом пепелище,
Вихрь водяной сквозь валов узоры.

Гудок, напрягая и слух и зрение,
Поминальным напевом вползает в сердце,
Лишь робкой надеждой на утра спасенье
Где-то вдали огонек зарделся.

Не сыскать тревожней места,
Ветер воет за кормой,
Ночь чилийская – невеста,
Брызги волн летят фатой.

Повенчалось море с небом,
Расставаться не хотят,
Глядь – с луною-оберегом
Звезды в бездну улетят.

Дробный стук борта чеканит,
Пароход трясет до дна,
Вглубь затянет и заманит
Загулявшая волна.

То кружится мелким бесом,
Пеной вдруг вскипит седой,
Словно злым хмельным повесой
Колобродит за кормой.

Тяжко в утреннем похмелье
Ночь шальную превозмочь,
Океанской бездны зелье,
Темных вод сырую плоть.

Сияла ярко бара стойка,
Огней кружилась карусель,
В вечерней дружеской попойке
Мы танцевали под «Мишель».

Мы в полутьме полночной плыли,
Сквозь звуки «Битлз» я сказал,
Что, кажется, совсем забыли,
Когда с тобой я танцевал.