Валерий Дудаков - Избранное

Что ж так быстро часы бегут,
Вот и день в темный сумрак пал.
За окном в серой дымке луг,
Как и я, с сединою стал.

Не порвет тот порочный круг
Ни волшебник, ни добрый маг.
То ли я тебе злобный друг,
То ли я тебе добрый враг.

Выстилает в душе тоска
Непонятные «почему».
Сорок лет, словно горсть песка,
Просочились, как – не пойму.

Не порвет тот печальный круг
Ни волшебник, ни добрый маг.
То ли я постаревший друг,
То ли я постоянный враг.

Гулкий отзвук твоих шагов
Стал тревогою для меня.
Темный груз равнодушных слов
Канул в призрак сырого дня.

Не порвет тот печальный круг
Ни волшебник, ни добрый маг.
То ли я неудачный друг,
То ли волей чужою враг.

Ночь спасением тишины
Дремой сонною окружит.
Отголосок моей вины
Слышен в грусти твоих обид.

Как порвать тот порочный круг,
Чтоб волшебник и добрый маг
Стер печаль от былых разлук,
Чтобы друг был я, а не враг.

Заморозились первым ледком
Блюдца лужиц – не пить голубям.
Облетает последним листом
Ветвь березы в конце ноября.

Небо, грустно сомкнув облака,
Одеялом промокшим лежит.
Над рекой, где тропинка узка,
Ветер легкий туман серебрит.

Дождь стучит в стекленеющий зонт,
Проблеск света под ним не видать,
Лишь замкнул вдалеке горизонт
Темных башен дозорную рать.

В блеклой проседи сникли кусты,
Луг застыл, ждет грядущих снегов,
И над Раменкой дремлют мосты
В ожиданье навеянных снов.

Так зима нас зовет на поклон,
Будто в холод грядущий судьбы.
Только карканье шалых ворон
Прозвучит, как предвестник беды.

С подгулявшей кривой колоколенки
Звон негромкий по небу плывет,
Кадаши, Усачевку, Сокольники
На вечернюю службу зовет.

Серый день кружит марево темное,
Свет запутался в окнах глухих,
И взлетает, судьбой вознесенная,
Маргарита в качелях своих.

Люд вечерний в дворах собирается,
Лучше места себе не нашли,
И под лампами тени качаются,
Слово бесы у края земли.

Ночь пронзается стонами томными
В стельку пьяных хрипящих марух.
Затаились за окнами сонными
Лики черные злобных старух.

Дама томная с темною свитою,
Хвост селедки, портвейна стакан.
За стеною с отточенной бритвою
В белом шарфике бритый жиган.

Резкий выхлоп заглохшей машины
Тишину переулка взорвет.
Звук похабной, густой матерщины
Над полуночным сквером цветет.

Переполнена прошлого грузами,
Память в Лету поспешно плывет,
В ней расцвел кровяными арбузами
В наслажденье скривившийся рот.

Не в сюжете здесь смысл, не в названии,
Это жизнь – то ли явь, то ли бред.
Петухом на последнем заклании
Кукарекает ранний рассвет.

Клоун тронет с немыми страдальцами
Этой жизни земной карусель.
Музыкант с оголенными пальцами
В сумасшедшую дунет свирель.

Как же хочется вечным изгнанникам,
Притулившимся к краю земли,
Чтобы к ним нидерландские странники
В предвечерние гости пришли.

Сонмы призраков, вовсе непрошенных,
Знать, одна не приходит беда,
И гримасами лиц перекошенных
Над страною смеется судьба.

В небесах беспредельно немеренных
Стая птиц кружевами парит,
И над миром, в пространстве затерянном,
Сам художник незримо царит.

Он в похмелье рукою проворною
Станет гвоздь под кроватью искать,
И «двадцаткою» дверь коридорную
От незваных гостей забивать.

И от чего так избавиться хочется?
От постоянной тоски одиночества,
Хмурого утра, курения раннего,
С бьющимся сердцем звонка ожидания,
Трубки глухой, телефона застывшего,
Голоса, долго который не слышу я,
Чуткого сна, на подушке мучения,
К Богу мольбы, чтоб послал мне терпения,
Ждать, что простишь ты грехи мои прошлые,
В тихом смиреньи желать невозможного.

Я снова в этом сквере, где платаны
Желтеющей листвою шелестят,
И ярким цветом, призрачным и странным,
Над Лондоном сгущается закат.