Анатолий Софронов - Все это было на войне

Осматривался будто бы вокруг,
Узнать пытаясь все, что раньше было.
И вдруг он вздрогнул, пошатнулся вдруг
От крика женского: «Сережа, милый!..»

К нему бежала женщина в платке,
Ей все дорогу тут же уступали.
Он руки протянул. В его руке
Мы посошок дубовый увидали.

Но он отбросил в сторону его,
Шагнул вперед спокойно для начала,
Как будто знал, что вечно для него
Теперь опорой та, что закричала.

Колеса застучали все быстрей,
Солдат с женой остался на вокзале;
Из тамбуров, из окон, из дверей
Их все глазами долго провожали.

И скоро город мой. Мне не заснуть.
Приеду так же, как уехал, — ночью.
Ужель мне доведется заглянуть
В твои печалью тронутые очи?

Все собрано. Походный мой мешок
Стоит на полке, будто приготовясь,
Мелькают ленты белые дорог,
Стучит на стыках беспокойно поезд.

И вот вокзал. Перрон. И надо мной
Блестят, как прежде, золотые звезды,
Лицом ловлю я ветерок степной,
Глотками пью хмельной, студеный воздух.

Шумит ветвями привокзальный сад,
Вокруг меня дома стоят, как тени…
Я слышу пенье тихое девчат.
И чувствую я аромат сирени.

Налево переулок — это мой,
Знакомый дом, он будет третьим с краю,
И вот стучу, стучу к себе домой,
Прошусь в свой дом, у окон замираю.

Я слышу через дверь ее шаги,—
Не расставался с нею я как будто,—
Ой, сердце, тише, выжить помоги
Вот эту только первую минуту!

Вот скрипнул ключ и вот уже затих,
И дверь раскрыта настежь, нараспашку,
И я тебя держу в руках моих,
Тебя, к кому я шел такой дорогой тяжкой.

Мой дом, мой стол, как в тот прощальный час;
Он все такой же, словно в день вчерашний,
Как будто бы с прогулки возвратясь,
Вошел я в дом, в окно не постучавши.

И ты не плачь. Теперь все позади,
Под нашей крышей встретились мы снова,
Мы рядом, вместе. У моей груди
Биенье сердца слышу я родного.

И я хожу, как мальчик, по садам,
Прошедшее по памяти листая.
Я, как пытливый школьник, по складам
Вновь улицы, как в букваре, читаю.

Дома все те же, а знакомых нет;
Бывало, не пройдешь и полквартала,
Тебя заметят и окликнут вслед,
Заговорят… Да, многое бывало!

Я улицами тихими иду,
Пересекаю молча перекрестки,
Здесь шум стоял в сороковом году,
Цементом пахло, мелом и известкой.

Строительства скрипучие леса
Заглядывали в новые квартиры;
Здесь слышались сквозь грохот голоса:
«Помалу — майна, полегоньку — вира».

И этот дом достроен был, одет,
Посажен сад был перед ним зеленый…
Да сколько ж времени прошло! Пять лет,
И вот стою пред ним я почтальоном.

Письмо мне сумку полевую жжет.
Второй этаж. Квартира десять. Галя.
Но адресат известий ведь не ждет —
Известия любые опоздали.

Что я скажу? И надо ль что сказать
«О подвигах, о доблести, о славе»!
Он так сумел, наверно, написать,
Что память горькую навек оставил.

Открыта дверь. Передо мной — она,
Стоит, меня совсем не ожидая…
От неожиданности смущена,
Войти меня в квартиру приглашает.

Письмо читает… В светлое окно
Стучится тополь ветками прямыми.
Вот так же он смотрел не так давно,
Как мир сиял за окнами живыми.

Весь мир лежит в одном большом окне,
Сверкающий, шумящий, нераздельный…
Я слышу голос:
— Расскажите мне,
Меня не вспоминал он в час смертельный?

Я говорю. Пусть знает. Пусть живет
И будет вечно с думами своими.
Я говорю. Железом слово жжет:
— Шептал в бреду он только ваше имя.

До смерти помнил вас, не забывал,
В горячке звал, искал кругом — не вы ли?
Быть может, раньше вами наповал
Он был сражен, как пулею, — навылет.

Не мне судить, пусть судит суд людской
С пристрастием, не по своей охоте…
Но только помните: любви такой
Вы никогда на свете не найдете.

Она сжимает пальцами виски,
В глаза мне смотрит потемневшим взглядом
И голосом, охрипшим от тоски,
Мне говорит:
— Не надо так… Не надо…

Я выхожу из комнаты на свет,
Под клены шелестящие, под ветер;
Не о Галине думаю — о нет! —
О той, что лучше всех на белом свете.