Константин Кадаш: Шаманархия и ее нагвали

Человек много меньше своего разумения;
Его зрелость – причастность к догме и заблуждению.
Глаз фиксирует моментальный с реальности снимок:
На руине любой утопии – Колизей и рынок.

Вольные племена заклинают вольный же ветер,
Уже не взрослые, еще не дети.
Глобальный роман подчинения определяет этап взросления
Сопричастностью причинению смерти и разрушения.

Мораль и табу мимикрируют под живую систему;
Темы роста сведя к обездушия крену.
Вечность разума замкнута в соте мгновения:
Полнота упирается в эрзац потребления.

У меня есть духовная нищета, синие джинсы, насмешка и солнечная пыль…
Я собираю волоски с кончиков ушей радужных кошек,
Дождевые камни, прошлогодние мысли и недеревяные плошки,
Вырезанные садовыми гномами из шляпок гвоздей в полнолуние, когда зацветает полынь.
Секунда в секунду в двенадцать ко мне заходят ребе и айваз.
Мы пьём туманный чай из щербатой посуды и чинно играем в лото…
Я всё ещё путаюсь в космосах и летающих чашках и чайниках…
И, бывает, слетаю с орбиты вашей планеты, истоптанной от и до.
За окном в алюминиевых кронах скрежещут робо-синицы,
Под дождём из орбитального хлама лосниться их наноперо.
В гелиопаузе с межпланетного маяка присылает депеши великий начальник, десница.
По старинке бумажные. С размашистой подписью: «целую, ваш Бог».
От чернил остаются на кожаных пальцах кляксы и радуги,
Буквы становятся безднами, в каждой – своя гравитация.
Я с избытком причастился любовью и ненавистью каждой из богоматерей;
И ответственно заявляю: любой из ваших миров – профанация.

Войди один/выйди один: