Адам Мицкевич - Стихотворения. Поэмы

«Да здравствует пан Граф!» — все закричали хором,
Все к окнам бросились, — теперь не время спорам, —
Рубака дверь раскрыл под бешеным напором
И вышел; а за ним рванулись остальные
И к Графу кинулись навстречу как шальные
И тотчас же его толпою окружили.
А Матек из окна кричал им: «Простофили!»

Все двинулись в корчму. Гервазий, чтя обычай,
Немедленно послал шляхетство за добычей,
На поясах они втащили торопливо
Три бочки — было в них вино, и мед, и пиво.
Затычки выбиты, и три струи фонтаном
Забили — золотым, серебряным, багряным.
Их искрометный ток, и холоден и жарок,
Наполнил сотни чаш и сотни медных чарок.
Шляхетство крикнуло: «Жить Графу многи лета!»
И «Гей же на Соплиц!» — гремел ответ на это.

Дал Янкель стрекача, за ним Пруссак, однако
Хватились шляхтичи бежавшего Пруссака;
В погоню бросились: «Предательство!», «Измена!»
Не по нутру пришлась Мицкевичу та сцена,
Он что-то замышлял, но сабли засверкали,
Он кинулся бежать, но спасся бы едва ли,
Притиснут был уже буянами к воротам,
Но подоспели тут на помощь Зан с Чечетом.
И свалка началась, и, как пристало, в драке,
Попало по шеям не одному вояке,

Меж тем как прочие, по графскому приказу,
Вскочили на коней и поскакали сразу, —
По длинной улице зацокали подковы,
И «Гей же на Соплиц!» — разнесся клич громовый.

Пред бурею есть миг затишья рокового,
Когда громада туч надвинется сурово,
Приостановится, застынет на мгновенье,
И землю молнией окинет в нетерпенье,
И место выберет, где разразится громом.
Миг тишины такой встал над шляхетским домом,
Как будто тень легла грядущих испытаний
И души унесла в край сумрачных мечтаний.

Едва отужинав, и гости и Соплица
Отправились во двор, прохладой насладиться.
Там, на завалинках, покрытых муравою,
Уселись и глядят на небо голубое,
А небо снизилось, как будто бы теснее
Придвинулось к земле, желая слиться с нею,
И, наконец, слились под сумрачным покровом,
И, как влюбленные, намеком, полусловом
И полушепотом вели свои признанья,
Роняя тихий смех, глухие восклицанья,
Из коих музыка слагается ночная.

Сыч открывал концерт, под крышею стеная,
И мышь летучая под окнами шуршала,
Мелодии сыча она не заглушала.
Ночная бабочка, сестра летучей мыши,
На платья белые летела из-под крыши,
То билась Зосеньке в лицо, то прямо в очи,
Приняв за свечи их во мраке летней ночи.
А в воздухе мелькал рой мелких насекомых,
Гармоникой звеня в созвучиях знакомых;
Узнала Зосенька в ноктюрне над долиной
Аккорды мошкары и тенор комариный.
Начать концерт в полях спешили музыканты,
Настройка кончена, вступили оркестранты,
И трижды коростель на скрипке вывел ноту,
И забасила выпь, шныряя по болоту,
Бекасы бекали, как будто в бубны били,
А вслед им журавли протяжно затрубили.

Гуденью мошкары и птичьим разговорам
Откликнулись пруды двойным финальным хором,
Подобно сказочным озерам выси горной,
Молчащим в свете дня, поющим ночью черной.
Из синей глубины торжественно и важно
Песчаный чистый пруд отозвался протяжно,
А пруд болотистый ему ответил стоном,
Звучащим жалобой и горем затаенным.
Так в каждом из прудов лягушек певчих орды
Согласно вознесли могучие аккорды.
Один фортиссимо, другой звучит пиано,
Тот горько сетует, тот плачет неустанно.
Весь вечер песни их будили сумрак дола,
Звенели в воздухе, как струны арф Эола.

Густел вечерний мрак, и только подле речки
Блестели в лозняках глаза волков, как свечки,
А дальше, у краев ночного небосклона,
Пастушеских костров огни мерцали сонно.
Из бора выходя, зажег фонарик месяц,
Все осветил кругом, над Соплицовом свесясь,
И с неба и с земли он скинул покрывало,
Земля в объятиях небесных почивала:
Покоились они вдвоем, как муж с женою,
И были счастливы ночною тишиною.

Вот рядом с месяцем взошла звезда, другая…
Десятки тысяч звезд уже горят, мигая.
Созвездье Близнецов зажглось над темным хмелем,
Славяне звали их когда-то Лель с Полелем {314} .
Другие имена у них в Литве зеленой:
Одна звезда — Литва, другую звать Короной.