Адам Мицкевич - Стихотворения. Поэмы

При этом указал на край стола глазами.
Там русский капитан беседовал с гостями;
В селе у шляхтича стоял он на квартире
И позван был Судьей принять участье в пире.
Он смачно ел и пил, с гостями не чинился;
«Варшава» услыхав, тотчас насторожился:
«Пан Подкоморий, э, вы любопытны, право,
Все на уме у вас французы да Варшава!
Хотя я не шпион, но я по-польски знаю;
Для каждого из нас отчизна — мать родная!
Вы — ляхи, русский я, теперь мы не воюем,
В знак перемирия гуляем и пируем;
Мы и с французом пьем, была бы только кружка,
Потом: «В штыки! Ура!» — и кончена пирушка.
В России говорят: «Люби дружка, как душу!
Но спуска не давай, тряси его, как грушу!»

Но долго ждать войны! Вчера был у майора
Наш адъютант штабной, он говорил, что скоро
Пойдем на турка мы. А выпадет нам карта,
Придется пощипать пройдоху Бонапарта!
Он без Суворова, пожалуй, нас и вздует!
Солдаты говорят, что Бонапарт колдует,
Но соглашаются без всяких перекоров,
Что все ж он не такой колдун, как наш Суворов!
Да вот вам: Бонапарт прикинулся лисою,
Но обернулся вмиг Суворов наш борзою,
А Бонапарт — котом, царапаться пытался…
Суворов стал конем, и кот впросак попался!
Кто больше пострадал, понятно вам, панове?»
Лакеи с блюдами стояли наготове,
Он за еду взялся и смолк на полуслове.

На радость юноше, вновь распахнулись двери;
Тадеуш увидал, глазам своим не веря,
В дверях красавицу. Все поднялись с поклоном,
Она ответила им взглядом благосклонным.
Фигура женщины притягивала взоры,
На платье розовом сплелись цветов узоры,
И вырез низок был согласно новой моде,
И веер золотой, хотя не по погоде;
Казалось, веер был игрушкою, забавой,
Он сыпал искрами налево и направо.
К лицу красавице была ее прическа
И ленты розовой атласная полоска;
Светился бриллиант, меж локонами вдетый,
Как светится звезда, блестя в хвосте кометы.
Наряд изысканный! Кругом шептались панны,
Что слишком вычурный и для деревни странный.
А ножки! Панство их совсем не разглядело,
Как будто не прошла она, а пролетела.
Марионетки так стремительны и прытки,
Когда их дергают украдкою за нитки.
Приветствуя гостей, высматривала пани
То место, что Судья оставил ей заране.
Но как пройти к нему? Сидит в четыре ряда
На четырех скамьях шляхетство. Вот досада!
Перешагнуть скамьи нужна была сноровка.
Она протиснулась меж ними очень ловко,
У самого стола мгновенно очутилась,
Как биллиардный шар по ряду прокатилась,
Тадеуша едва задела кружевами,
Но вдруг запуталась оборка меж скамьями!
Тут гостья, оступясь, плеча его коснулась,
Прощенья попросив, невольно улыбнулась,
На место пробралась, тихонько в кресло села,
Но не пила вина и ничего не ела;
Тадеуша она оглядывала зорко,
Играла веером и кружевной оборкой,
Касаясь невзначай то веера, то банта,
А свет свечей играл на гранях бриллианта.

Все пировавшие немного помолчали.
В другом конце стола, чуть слышная вначале,
Беседа занялась и обернулась спором,
О качествах борзых шел разговор в котором.
Юрист доказывал Асессору со вкусом,
Что все достоинства соединились в Куцем:
Расхваливал его и говорил открыто,
Что пойманный русак — заслуга фаворита.
Асессор Соколу приписывал победу
И восхищался им назло Законоведу.
Просили спорщики сужденьями помочь им,
Который лучше пес, неясно было прочим.
Одни за Куцего, за Сокола другие…
Соседке говорил Судья слова такие:
«Уж ты не обессудь, любезная сестрица,
Что подавать велел, пришлось распорядиться!
Проголодались мы, да и не знали сами,
Захочешь ли прийти отужинать с друзьями».
Тут к Подкоморию Соплица обратился
И в обсуждение политики пустился.

Пока охотники кичились кобелями,
Тадеуш пожирал красавицу глазами,
И радовался он, что с самого начала
Предугадал, кого местечко поджидало!
Он разрумянился, забилось сердце сладко,
Не подвела его счастливая догадка!
Дождался наконец, и с ним сидела панна,
С которой наверху он встретился нежданно!
Казалось, что была повыше панна эта,
Не изменилась ли она от туалета?
И золото кудрей запомнил он как будто,
А эти потемней и завитые круто.
Наверное, они и не были иными —
От солнечных лучей казались золотыми!
Лицо красавицы он разглядел неясно,
Но догадался все ж, что девушка прекрасна,
Что губы красные, как вишенки-двоешки,
Что зубки белые — таким]г грызть орешки!
Что темные глаза, — все это было схоже;
Вот разве что она казалась помоложе,
Паненкой юного, на утреннем свиданье,
А нынче зрелою красой пленяла пани.
Но дела нет ему до возраста прекрасной,
Не станет головы ломать себе напрасно…
Для молодого все красотки — однолетки,
Как для невинного — невинны все кокетки!