Знание-сила, 2001 №11 (893)

«Внутренний он» – это не раздвоение личности, а глубочайшая саморефлексия, на какую способен только истинный интеллектуал. «Независимость» внутреннего «я» парадоксальна и естественна одновременно. Как душа и дух – не одно и то же, но пребывают в одном теле, так и «я» внутри себя – подлинная субстанция жизни.

Веселовский сознает, что написанное им имеет ценность, потому что мысль бессмертна. Мысль порождает мысль – эта цепь неистребима… И вновь он возвращается к читателю. С ним его внутренний диалого бессмертии. Природа мысли столь сложна, а механизмы ее проецирования в пределы сознания столь неуправляемы, что человек не может познать себя и лишь постоянно ишет себя в себе.

Наташа, дочь старшего брата Константина. Зимой 1941 года спасла Новогиреевский архив академика Веселовского от расхищения. Именно в ее семье будут собраны и сохранены дневники, письма и воспоминания родных историка

«15 июня 1916 г. Мысль бессмертна – не только «материя» и то, что называют силой или энергией. Написанная и высказанная мысль входит в голову читателя и слушателя, преломляясь в цепи других мыслей. Если она жизненна, то живет и порождает на новой почве потомство. Если не возрождается на новой почве, не дает потомства, то все-таки живет: я это видел, слышал, я это знаю, я это забыл, но в моем мозгу от этого остался след, и эти новые «следы» наслаиваются не на девственную почву, а на следы же. Следы живут отчасти в сознании, а большею частью за пределами сознания. Там, во тьме происходит непрерывная работа, неуправляемая волей, не освещенная сознанием. Изредка эта работа или, вернее, отдельные моменты ее освещаются сознанием. Помню, в детстве мне приходилось слушать разговоры взрослых. Не понимая их, я тотчас их забывал. Много лет спустя, выросши и пережив то, что переживали собеседники, я по какому-нибудь случайному поводу вспоминал с удивительной ясностью забытый разговор. И при этом впервые в жизни понимал его значение…»

Когда любовная история с неизвестной 3. шла к драматическому завершению, Веселовский обращается к дневнику как к спасительной идее самовыражения и самопонимания. Освободиться от хаоса в душе – значит сделать тягостное понятным, а чувство вины перед женщиной осмысленным.

«Попробую набросать ее портрет, чтобы уяснить себе и оформить себе свои наблюдения. Она держит себя постоянно очень просто и с тактом, но неизменно сдержанна и потому не «навязывает» своей индивидуальности никому из окружающих. Есть люди, которые своей экспансивностью, своими действительно ценными или только внешними талантами блещут, ум которых сверкает остроумием, живостью и гибкостью, в которых сразу видна сильная воля, про которых говорят: интересный мужчина или интересная женщина. Ее сдержанность, большое и неоднократно, по-видимому, сильно оскорбленное самолюбие, забитость, даже сказал бы я, человека, затоптанного в грязь и не отмывшегося от нее, лишили ее непосредственности, живости и блеска, если она имела их в молодости. Когда она оживляется, в духе, забывает свои огорчения, то ее добрые, умные глаза смотрят ласково и удивительно красивы; обыкновенно же в них видна глубокая усталость, опасение новых оскорблений самолюбия, недоверчивость и осторожность. Ее спокойные движения производили бы всегда хорошее впечатление, если бы временами в них не проглядывала лень, лень человека, не имеющего хороших и разумных стимулов в жизни, лень женщины испорченной и дурно избалованной мужчинами, которые больше всего ценили ее тело и не заботились о ее душе».

Любовь, которую стремишься понять умом, неизбежно придется потерять, и Веселовский был неечастливым человеком: его неугомонная мысль разрушала зыбкую грань реальности и любовной феерии, способной чувствами поглотить «я», если нет сопротивления. А оно, вопреки всем законам естества, было.

С.Б. Веселовский рассказывает далеко не обо всем – многое приходится «додумывать». Это принцип общения с предполагаемым читателем: иначе ему, Веселовскому, не интересно. Он не открывает имени своей возлюбленной. Не открывает некоторых имен своих близких, даже друзей. Это – свидетельство того, что дневник изначально ориентирован на внешний мир, которому не все позволительно знать. Не все до конца. Что-то остается тайной его жизни.

Но кое-что удается расшифровать.