LibCat » Книги » Фантастика и фэнтези » Ужасы и Мистика » Говард Лавкрафт - Склеп - английский и русский параллельные тексты

Говард Лавкрафт - Склеп - английский и русский параллельные тексты

Здесь есть возможность читать онлайн «Говард Лавкрафт - Склеп - английский и русский параллельные тексты» весь текст электронной книги совершенно бесплатно (целиком полную версию без сокращений). В некоторых случаях можно слушать аудио, скачать через торрент в формате fb2 и присутствует краткое содержание. Жанр: Ужасы и Мистика, на русском языке. Описание произведения, (предисловие) а так же отзывы посетителей доступны на портале библиотеки ЛибКат.

Читать книгу

Название:
Склеп - английский и русский параллельные тексты
Автор:
Говард Филлипс Лавкрафт.
Жанр:
Ужасы и Мистика / на русском языке
Год:
неизвестен
ISBN:
нет данных
Рейтинг книги:
4 / 5. Голосов: 1
Избранное:

Добавить в избранное
Отзывы:
Написать комментарий
Ваша оценка:
- 80
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5

Склеп - английский и русский параллельные тексты: краткое содержание, описание и аннотация

Предлагаем к чтению аннотацию, описание, краткое содержание или предисловие (зависит от того, что написал сам автор книги «Склеп - английский и русский параллельные тексты»). Если вы не нашли необходимую информацию о книге — напишите в комментариях, мы постараемся отыскать её.

Молодой Джервас Дадли проводит время в чтении древних и малоизвестных книг и манускриптов, в прогулках по полям и лесам... Но насколько далеко заведет Джерваса его мечтательная натура?

Склеп - английский и русский параллельные тексты — читать онлайн бесплатно полную книгу (весь текст) целиком

Ниже представлен текст книги, разбитый по страницам. Система сохранения места последней прочитанной страницы, позволяет с удобством читать онлайн бесплатно книгу «Склеп - английский и русский параллельные тексты», без необходимости каждый раз заново искать на чём Вы остановились. Поставьте закладку, и сможете в любой момент перейти на страницу, на которой закончили чтение.

Тёмная тема

Шрифт:

↓

↑

Сбросить

Интервал:

↓

↑

Закладка:

Сделать

As I closed the door behind me and descended the dripping steps by the light of my lone candle, I seemed to know the way; and though the candle sputtered with the stifling reek of the place, I felt singularly at home in the musty, charnel-house air.	Как только я закрыл за собой дверь и спустился по влажным от сырости ступенькам при свете моей единственной свечи, мне все показалось здесь знакомым; и хотя свеча потрескивала, разнося вокруг удушающий запах, я странным образом чувствовал себя в застоявшемся, затхлом воздухе склепа как дома.
Looking about me, I beheld many marble slabs bearing coffins, or the remains of coffins.	Оглядевшись, я увидел множество мраморных плит со стоящими на них гробами. Вернее сказать, их останками.
Some of these were sealed and intact, but others had nearly vanished, leaving the silver handles and plates isolated amidst certain curious heaps of whitish dust.	Некоторые из них были плотно закрыты и невредимы, другие почти полностью разрушились, превратившись в груду белесоватой пыли. Нетронутыми временем остались только серебряные ручки да таблички с надписями.
Upon one plate I read the name of Sir Geoffrey Hyde, who had come from Sussex in 1640 and died here a few years later.	На одной из них я прочитал имя сэра Джеффри Хайда, который приехал из Сассекса в 1640 году и умер спустя несколько лет.
In a conspicuous alcove was one fairly well preserved and untenanted casket, adorned with a single name which brought me both a smile and a shudder.	В глаза бросалось углубление, где стоял очень хорошо сохранившийся пустой гроб со сверкающей табличкой, на которой было выгравировано имя, вызвавшее у меня и улыбку, и содрогание одновременно.
An odd impulse caused me to climb upon the broad slab, extinguish my candle, and lie down within the vacant box.	Какое-то странное чувство заставило меня взобраться на широкую плиту, загасить свечу и окунуться в холодное пространство ожидающего своего хозяина дубового ложа.
In the gray light of dawn I staggered from the vault and locked the chain of the door behind me.	В серой предрассветной мгле я, спотыкаясь, вышел из-под сводов склепа и запер за собой цепь на двери.
I was no longer a young man, though but twenty-one winters had chilled my bodily frame.	Я уже не был более молодым человеком, хотя всего двадцать одна зима студила мои кости.
Early-rising villagers who observed my homeward progress looked at me strangely, and marveled at the signs of ribald revelry which they saw in one whose life was known to be sober and solitary.	Рано поднимающиеся жители деревни, которые видели, как я шел домой, с удивлением смотрели на меня. Они изумлялись при виде, как им казалось, следов веселой пирушки на лице человека, который, по их мнению, был воздержан и вел уединенный образ жизни.
I did not appear before my parents till after a long and refreshing sleep.	Перед своими родителями я предстал только после того, как выспался и сон взбодрил меня.
Henceforward I haunted the tomb each night; seeing, hearing, and doing things I must never recall.	С той поры я появлялся в склепе каждую ночь -видел, слышал и делал то, о чем недолжен вспоминать.
My speech, always susceptible to environmental influences, was the first thing to succumb to the change; and my suddenly acquired archaism of diction was soon remarked upon.	Первое, что претерпело изменения, так это речь, всегда восприимчивая к разнообразным влияниям; и вскоре окружающие обратили внимание, что в моей манере выражаться появились архаические обороты.

Later a queer boldness and recklessness came into my demeanor, till I unconsciously grew to possess the bearing of a man of the world despite my lifelong seclusion.	Позднее в моем поведении выявились самоуверенность и безрассудство, пока я невольно не приобрел манеры светского человека, несмотря на свое пожизненное затворничество.
My formerly silent tongue waxed voluble with the easy grace of a Chesterfield or the godless cynicism of a Rochester.	Будучи прежде молчаливым, я стал разговорчивым, употребляя в своей речи легкую иронию Честерфилда или безбожный цинизм Рочестера.
I displayed a peculiar erudition utterly unlike the fantastic, monkish lore over which I had pored in youth; and covered the fly-leaves of my books with facile impromptu epigrams which brought up suggestions of Gay, Prior, and the sprightliest of the Augustan wits and rimesters.	Я проявлял особую эрудицию, совершенно отличающуюся от причудливых монашеских учений, над которыми я так сосредоточенно размышлял в юности; экспромтом писал легкие эпиграммы с намеками на Гея, Приора и бойкое остроумие Августина.
One morning at breakfast I came close to disaster by declaiming in palpably liquorish accents an effusion of Eighteenth Century bacchanalian mirth, a bit of Georgian playfulness never recorded in a book, which ran something like this: Come hither, my lads, with your tankards of ale, And drink to the present before it shall fail; Pile each on your platter a mountain of beef, For tis eating and drinking that bring us relief: So fill up your glass, For life will soon pass; When you're dead ye'll ne'er drink to your king or your lass! Anacreon had a red nose, so they say; But what's a red nose if ye're happy and gay? Gad split me! I'd rather be red whilst I'm here, Than white as a lily and dead half a year! So Betty, my miss, Come give me kiss; In hell there's no innkeeper's daughter like this! Young Harry, propp'd up just as straight as he's able, Will soon lose his wig and slip under the table, But fill up your goblets and pass 'em around Better under the table than under the ground! So revel and chaff As ye thirstily quaff: Under six feet of dirt 'tis less easy to laugh! The fiend strike me blue! l'm scarce able to walk, And damn me if I can stand upright or talk! Here, landlord, bid Betty to summon a chair; l'll try home for a while, for my wife is not there! So lend me a hand; I'm not able to stand, But I'm gay whilst I linger on top of the land!	Однажды утром за завтраком я чуть не накликал на себя беду, явно с пафосом продекламировав похотливый Вакхический поток слов поэта восемнадцатого века, продекламировал с игривостью георгианской эпохи, едва ли уместной на страницах этой книги.
About this time I conceived my present fear of fire and thunderstorms.	Примерно в это время я почувствовал страх перед огнем и грозой.
Previously indifferent to such things, I had now an unspeakable horror of them; and would retire to the innermost recesses of the house whenever the heavens threatened an electrical display.	Прежде спокойный и равнодушный к подобным вещам, теперь я испытывал невыразимый ужас и убегал в самые удаленные уголки дома, когда небеса с грохотом извергали электрические разряды.
A favorite haunt of mine during the day was the ruined cellar of the mansion that had burned down, and in fancy I would picture the structure as it had been in its prime.	Моим излюбленным пристанищем стал разрушенный подвал сгоревшего особняка. В своем воображении я начал представлять себе, как он выглядел первоначально.