Клиффорд Саймак - Роковая кукла - английский и русский параллельные тексты

“It's perfectly all right,” I said. “I can guarantee...”

— Достоверно известно только одно. Между атомными державами ведутся совещания на самом высоком уровне. Это условие пришельцев, знаете, для всех — гром среди ясного неба. Разумеется, совещания эти совершенно секретные. И вы, конечно, понимаете...

— Ну, ясно, — сказал я. — Обещаю вам...

“Oh, it's not that so much,” said the senator. “One of the newspaper boys will sniff it out before the night is over. But I don't like it. It sounds as if some sort of mutual agreement is being sought. In view of public opinion, I am very much afraid...”

“Senator! Please, not politics.”

“I'm sorry,” said the senator. “I didn't mean it that way. I won't try to conceal from you that I am perturbed. I'm trying to get what facts I can...”

“Then it's critical.”

— Да нет, не о том речь. Еще до утра газеты наверняка что-нибудь пронюхают. Но мне все это очень не нравится. Похоже, что там пытаются прийти к какому-то соглашению. Учитывая настроения широких масс, я весьма опасаюсь...

— Ох, пожалуйста, сенатор, только без политики!

— Прошу извинить. Я не то имел в виду. Не стану от вас скрывать, я крайне обеспокоен. Я стараюсь собрать самые достоверные сведения.

— Значит, положение критическое.

“If that barrier moves another foot,” said the senator, “if anything else should happen, it's not inconceivable that we might act unilaterally. The military can always argue that they moved to save the world from invasion by an alien horde. They can claim, as well, that they had information held by no one else. They could say it was classified and refuse to give it out. They would have a cover story and once it had been done, they could settle back and let time take its course. There would be hell to pay, of course, but they could ride it out.”

“What do you think?” I asked. “What are the chances?”

— Если этот барьер сдвинется еще хотя бы на фут или случится еще что-либо непредвиденное, не исключено, что мы предпримем какие-то шаги в одностороннем порядке. Военные всегда могут заявить, что они действовали в интересах всего человечества, спасали мир от вторжения чуждых сил. Они могут также заявить, что располагают сведениями, которых больше ни у кого нет. Могут объявить эти сведения совершенно секретными и откажутся их огласить. Опубликуют какую-нибудь подходящую версию, а когда дело будет сделано, преспокойно подождут, пока пройдет время и все уляжется. Конечно, скандал будет страшный, но они это перенесут.

— А вы сами что думаете? Чья возьмет?

“God,” said the senator, “I don't know. I don't have the facts. I don't know what the Pentagon is thinking. I don't know the facts they have. I don't know what the chiefs of staff have told the President. There is no way of knowing the attitudes of Britain or Russia, or of France.”

The wire sang cold and empty.

“Is there,” asked the senator, “anything that you can do from the Millville end?”

— Понятия не имею! — сказал сенатор. — Мне не хватает фактов. Я не знаю, что думают в Пентагоне. Не знаю, какие факты есть у них. Не знаю, что представители генерального штаба сказали президенту. Совершенно неизвестно, как поведут себя Англия, Россия, Франция.

На минуту в трубке стало тихо и пусто. Потом сенатор спросил:

— Не можете ли вы там, в Милвилле, со своей стороны что-либо предпринять?

“An appeal,” I said. “A public appeal. The newspapers and the radio...”

I could almost see him shake his head.

“It wouldn't work,” he said. “No one has any way of knowing what's happening there behind the barrier. There is always the possibility of influence by the aliens. And the pleading of special favour even when that would be prejudicial to the world. The communications media would snap it up, of course, and would play it up and make a big thing of it. But it would not influence official opinion in the least. It would only serve to stir up the people—the people everywhere. And there is enough emotionalism now. What we need are some solid facts and some common sense.”

— Можем обратиться с воззванием, — сказал я. — Ко всем, широко. Через газеты, по радио...

Мне показалось — я вижу, как он качает головой.

— Это не поможет, — сказал он. — Ведь никому не известно, что происходит у вас, за барьером. Может быть, вы попали под влияние пришельцев. И, спасая себя, готовы погубить все человечество. Конечно, газеты и радио ухватятся за ваше воззвание, поднимут шум, раздуют сенсацию. Но это ни в какой мере не повлияет на решение официальных кругов. Только взбудоражит людей, повсюду в народе еще сильней разгорятся страсти. А волнений сейчас и без того хватает. Нам нужно другое: какие-то бесспорные факты и хоть капля здравого смысла.

He was fearful, I thought, that we'd upset the boat. He wanted to keep everything all quiet and decent.

“And, anyhow,” he said, “there is no real evidence...”

“Davenport thinks there is.”

“You have talked with him?”

Он попросту боится, что мы спутаем все карты, вот в чем суть. Хочет, чтоб все было шито-крыто.

— И притом, нет достаточно веских доказательств... — продолжал сенатор.

— А вот Дэйвенпорт думает, что есть.

— Вы говорили с Дэйвенпортом?

“No,” I said, quite truthfully, “I haven't talked with him.”

“Davenport,” he said, “doesn't understand. He stepped out of the isolation of his laboratory and...”

“He sounded good to me,” I said. “He sounded civilized.”

— Нет, не говорил, — со спокойной совестью ответил я.

— Дэйвенпорт в таких вещах не разбирается. Он — ученый, привык к уединению, вне стен своей лаборатории он теряется...