Джоан Роулинг - Гарри Поттер и Принц-Полукровка

— Вон там, — прошептала Джинни на ухо Гарри.

И тогда Гарри увидел их в прозрачной залитой солнцем зеленой воде, в считанных дюймах под ее поверхностью (он содрогнулся, вспомнив о Преисподах) — хор русалок звучал на каком–то странном языке, которого он не понимал; их бледные лица колыхались от пробегающей над ними ряби, их фиолетовые волосы плыли вокруг. От этой музыки волосы на шее Гарри встали дыбом, но в то же время ее нельзя было назвать неприятной. В ней отчетливо слышались безысходность и боль утраты. Глядя в дикие лица поющих, он почувствовал, что по крайней мере они действительно сожалеют о кончине Дамблдора. Затем Джинни снова пихнула его, и он обернулся.

Вверх по проходу между стульями медленно шел Хагрид. Он беззвучно плакал, лицо его было залито слезами, а в руках его, завернутое в фиолетовый бархат, усыпанный золотыми звездами, покоилось тело Дамблдора. Когда Гарри это увидел, острая боль прошила его горло: на какое–то мгновение потусторонняя музыка и осознание того, что тело Дамблдора так близко, казалось, забрали из воздуха все тепло. Рон был весь белый и выглядел совершенно потрясенным. Слезы текли из глаз Джинни и Гермионы, обильно орошая их колени.

Они не очень отчетливо могли видеть, что происходит впереди. Похоже, Хагрид осторожно положил тело на стол. Вот он отошел обратно, вниз по проходу, и с громким трубным звуком высморкался, чем привлек к себе несколько возмущенных взглядов, в том числе, как заметил Гарри, от Долорес Амбридж… но Гарри знал, что Дамблдора это бы нисколько не волновало. Он дружески помахал Хагриду, когда тот проходил мимо, но глаза Хагрида так заплыли, что удивительно было, как он вообще видел, куда идет. Гарри мельком глянул в сторону заднего ряда, куда направлялся Хагрид, и понял, что вело его: там, одетый в жилет размером с небольшой шатер и в столь же колоссальные брюки, сидел великан Гроуп, покорно, совсем по–человечески склонив вниз свою уродливую валуноподобную голову. Хагрид уселся рядом со своим единоутробным братом, и Гроуп довольно жестко похлопал его по голове, так что ножки его стула ушли в землю. Удивительно, но Гарри на какое–то мгновение испытал желание расхохотаться. Но тут музыка прекратилась, и он снова повернулся вперед.

Маленький человечек со встрепанными волосами, одетый в строгую черную мантию, поднялся на ноги и сейчас стоял перед телом Дамблдора. Гарри не слышал, что именно он говорил. Через сотни голов до них долетали отдельные странные слова. «Благородство духа»… «интеллектуальный вклад»… «величие сердца»… все это не имело особого смысла. Это не имело никакого отношения к Дамблдору, насколько Гарри его знал. Неожиданно он припомнил несколько слов из тех, что употреблял Дамблдор: «дурень», «эксцентричный», «балабол», «щипать» — и вновь едва подавил ухмылку… да что это с ним?

Слева от Гарри послышался мягкий всплеск, и он увидел, как русалки всплыли на поверхность, чтобы тоже послушать. Он припомнил, как Дамблдор наклонился у края воды два года назад, совсем рядом с тем местом, где сейчас сидел Гарри, и по–русалочьи общался с предводительницей русалок. Гарри подивился, откуда Дамблдор знает русалочий. Так много было вещей, о которых Гарри не успел его спросить, так много того, что он должен был сказать…

И тут, совершенно внезапно, страшная правда охватила его, более окончательно и бесповоротно, чем когда–либо до этого момента. Дамблдор мертв, его не стало… Гарри до боли стиснул в своей руке холодный медальон, но не смог сдержать горячих слез; он отвернулся от Джинни и остальных и стал смотреть через озеро, в сторону леса, в то время как человечек в черном все бубнил. Среди деревьев он заметил какое–то движение. Кентавры также вышли отдать почести. Они не выходили на открытое пространство, но Гарри видел, как они неподвижно стоят, полускрытые в тени, и наблюдают за волшебниками; луки свисали у них с боков. И Гарри припомнил свой первый кошмарный визит в Лес, первый раз, когда он встретился с тварью, которой тогда был Волдеморт, и как он стоял с ним лицом к лицу, и как вскоре после того они с Дамблдором рассуждали о битве, которую невозможно выиграть. Очень важно, говорил Дамблдор, сражаться, и снова сражаться, и продолжать сражаться, ибо только так зло можно удержать, хотя и нельзя полностью уничтожить…

И, сидя под горячим солнцем, Гарри ясно увидел перед собой людей, которые о нем заботились, одного за другим. Мать, отец, крестный, наконец, Дамблдор — все они стремились защитить его; но теперь это все было кончено. Гарри не мог больше позволить кому–либо встать между собой и Волдемортом. Он должен был навсегда избавиться от иллюзии, которую, вообще–то, ему следовало бы потерять еще в возрасте одного года: что руки его родителей дают убежище, в котором ничто не может причинить ему вреда. От этого кошмара не было пробуждения, не было во тьме успокаивающего шепота, что на самом деле он в безопасности, что это все лишь его воображение; последний и величайший из его защитников погиб, оставив его более одиноким, чем он был когда–либо ранее.