Александрина Ван Шаффе - Одолень-трава

– Я не хожу почти. В детстве переболел огневицей, и кости стали ломкими. С руками-то все в порядке, а вот ногам тяжело носить меня, – и виновато улыбнулся, словно его худое тело было громоздкой тушей.

– А на коне? – не удержавшись, спросил новичок.

– Езжу. Главное, не упасть... А ты мне не споешь? Очень уж хочется послушать, чему ты у водовика научился.

– Спою, – согласился Берко.

– А давай вместе?

Лен тряхнул светлыми волосами – жестом Черета, от которого защемило сердце. Тронул струны. Берко торопливо вытолкнул первый звук. Как всегда он запел без слов, одним голосом. И голос не подвел: по избе закружилась метель – та самая, которая в детстве до костей застудила Лена. Ломала его тело огневицей. Сделала таким, как есть. Торбанщик поймал незнакомый мотив, сплел звуки инструмента с чужим голосом. Мальчик зажмурился, чтобы не видеть падающих хлопьев. Разогнал их, отвел, не подпуская к маленькому Лену коварную болезнь. Но огневица упорно возвращалась. Раз за разом. В конце концов, когда голос начал срываться, Берко оборвал пение, запоздало сообразив, что ему не победить прошлое. Напоследок дрогнув струнами, смолк инструмент. Лен с восхищением и веселой опаской заметил:

– Не слышал бы сам – ни за что не поверил бы.

– А что... такого? – тоже с опаской уточнил Берко.

Веселые искорки погасли в глазах музыканта, и он сердито рявкнул:

– Ты о чем сейчас пел?

– Я... так, ни о чем.

Парень поднялся, в три шага очутился рядом с Берко и больно дернул за ухо:

– Ты зачем мою огневицу прогонял? Младенец.

Лен был старше всего года на три, но мальчик, и правда, ощутил себя несмышленышем. Смутился:

– Не знаю. Просто...

– У таких, как ты, все просто. Знаешь, что она с тобой сделать могла?

Торбанщик смерил его сердитым взглядом, вернулся на прежнее место, опустился на скамью. И вдруг так заразительно расхохотался, что Берко присоединился к смеху. Но почти сразу Лен оборвал веселье. Распорядился:

– Петь будешь, только когда я прикажу. И только под мою мелодию. А ослушаешься – найдется, кому тебя выпороть. Если сам не сумею, – он опять рассмеялся.

И Берко рискнул спросить:

– Так я победил ее?.. Огневицу.

– Победить ее невозможно. Но, странно, у тебя почти получилось. Первый раз такое вижу, – и Лен строго прибавил:

– Никто не должен об этом узнать.

В приоткрытую дверь заглянул воин:

– Слышу, весело у вас. Лен, ужинать будешь? Принести?

– Пусть мой ученик сходит. А то засиделся на одном месте.

По дружелюбной ухмылке, появившейся на усатом лице дружинника мальчик понял, что торбанщика здесь любят. И с готовностью вскочил, чувствуя, что начинает осваиваться на новом месте.

* * *

Прижился он в городце мгновенно. Даже не прижился – прирос, словно родился среди этих людей. Здесь не было пугающего многолюдства, заставлявшего Берко прятаться по углам в доме наместника. Через несколько дней паренек почти каждого знал в лицо. А для своего учителя, которого, забываясь, то и дело называл Черетом, готов был разбиться в лепешку. Торбанщик снисходительно принимал его поклонение, при учебе награждая колкими фразами и подзатыльниками. Но и сам прикипел душой к ученику. А Берко не догадывался об истинных чувствах Лена. Даже когда, рассказывая, как попал на службу к наместнику, зло бросил: «У меня больше нет родни». И в ответ услышал: «Кто захочет – своим назовет. Чего проще – колыбельную спеть». Это был известный обычай: чтобы принять чужака младшим в семью – сыном или братом – достаточно было спросить приемыша: «Спеть тебе колыбельную?». Но Берко, погруженный в недавнюю обиду, только горько засмеялся: «Кому я нужен? Меня же на службу отдали. Вечную». И не заметил, как приподнял тонкие брови Лен.

А еще мальчик не понимал, сколь разительно выздоровел его учитель. Ему казалось естественным, что Лен уверенно ходит по избе, пусть с осторожностью, но спускается во двор, даже согласился как-нибудь проехаться с ним верхом. И только после очередного перешептывания за их спинами, торбанщик пояснил:

– Я раньше и двух шагов ступить не мог. К коню на руках выносили. Так что не зря они удивляются.

Но даже эти слова не убедили Берко. Пареньку проще было считать, что все произошло само, и его пение тут совершенно не причем. А вот Лен, похоже, ни на миг не забывал об исцелении. Хотя поначалу не заговаривал о странном даре ученика.

На четвертый день он предупредил Берко:

– Под вечер народ у нашей избы соберется. Я буду развлекать гостей, а ты просто посидишь рядом. Хотя им любопытно и тебя послушать – как же, сам водовик одарил. Один раз подыму: что сыграю – то и споешь. Справишься?