Александрина Ван Шаффе: Одолень-трава

– Он согласен? – рядом возник Стригур.

– Да. Завтра у реки. Черет говорит, что нужна вода... свободная.

– Хорошо, пусть будет вода, – снисходительно кивнул хозяин.

* * *

Здешняя река была широкая, но мелководная. По обоим берегам тянулись поля, и только у воды кустились ивы с мелкими листочками, трепещущими от каждого дуновения. Будто кто-то развесил на ветвях низки мелких серебристых рыбок.

Когда водовика опустили на землю, он тревожно огляделся. Косые лучи солнца словно размывали контуры его бледного тела. Казалось, еще немного – и оно растает, обратится клочком тумана. Берко с Черетом встретились взглядами, и мальчик отвернулся: в глазах приятеля плескалась детская растерянность. Берко и сам ощущал тревогу: здесь все было чужим, не похожим на их родные места.

Один из охранников грубо толкнул Черета в спину, тот пошатнулся, ступил вперед. Его ноги оказались в воде. Всплеск – и он растворился в реке, канул, словно не было. Упустивший пленника воин кинулся за ним, но наместник крикнул:

– Стоять!

Вцепился в плечо мальчишки:

– Зови его!

– Он сейчас вернется.

– Я сказал – зови!

Берко молчал, хотя пальцы впивались когтями хищной птицы... Наверное, дело закончилось бы новыми побоями, но тут Черет, фыркая, поднялся из воды. Откинув назад мгновенно высохшие волосы, обвел людей взглядом прозрачных глаз. И все присутствующие облегченно выдохнули.

По знаку хозяина охрана отступила. Сам наместник, делая шаг назад, толкнул Берко в образовавшийся полукруг. Приказал:

– Начинайте.

Паренек ступил на мелководье, встал перед водовиком. Черет прижал руки к его груди, прошептал, глядя на него снизу вверх:

– Потерпишь немного? Мне бы успеть договориться со здешней рекой.

– Зачем?

– Я могу жить в любой воде, но поможет только та, что признает меня своим. Иначе плохо мне придется.

Черет перестал шептать: громко, нараспев, начал произносить слова незнакомого языка. Берко почувствовал, как встревожились люди за его спиной, один за другим хватаясь за обереги. Ему самому не было страшно. Наоборот, скачущий речитатив застучал внутри, словно нехитрая музыка деревенского праздника. Но если музыка побуждала пристукивать ногами, хлопать в ладоши, пускаться в пляс, то заклинание Черета сжало горло, дрожа неспетой мелодией. Берко закашлялся, пытаясь избавиться от зарождающегося желания петь. Он захлебывался в кашле до тех пор, пока водовик сердито не прикрикнул на него:

– Да делай же то, к чему тебя влечет!

И тогда мальчик запел – без слов, одним голосом, который то разливался половодьем, то журчал водой на перекатах. Как вода, рассказывая каждому о своем. Заслушались все, даже Стригур. Черет медленно, неохотно опустил руки, сказал совсем тихо – его друг скорее догадался, чем услышал:

– Не хочет здешняя река меня принимать.

Но Берко был слишком переполнен происходящим, чтобы обратить на этот шепот внимание. Он отвернулся, вышел на берег. Чувствуя, как опять рвется на волю незнакомый щемящий напев. Наместник жадно впился глазами в его лицо:

– Чуешь деньги? У кого из нас находятся монеты?

Паренек съежился – никаких денег он не чуял. Но как признаться в этом Стригуру?

Сзади прозвучал голос Черета:

– Его дар не имеет отношения к деньгам. Разве вы глухие?

Лицо наместника потемнело. Обогнув Берко, он шагнул к Черету, тряхнул за голые плечи так, что голова мотнулась. Прошипел:

– Как это не имеет? Вздумал обманывать меня? Разве не ты научил Тредыра отыскивать клады?

– Я. Только я его не учил – просто передал одолень-траву, – поправил Черет. – Сколько раз объяснять тебе, человек: я передаю умение. Одариваю. А чем – решаю не я.

– А кто? Кто это решает? – глаза наместника жгли огнем, но водовик остался спокоен.

– Кто-то другой. Боги, река, одолень-трава – откуда мне знать?

Наместник зло прищурился, поочередно глядя то на Берко, то на Черета:

– И что он теперь умеет?

– Петь.

* * *

Неожиданный дар сделал жизнь Берко на удивление сносной. Мальчик очень быстро почувствовал, что к нему начали относиться по-другому. Не как к деревенскому недотепе, над которым можно посмеяться или зло подшутить, а как к человеку особенному. Зато наместник потерял к пареньку всякий интерес, – по крайней мере, уже несколько дней не вызывал к себе. И мальчишка выполнял распоряжения ключника: чистил лошадей, носил воду, колол дрова. Работа была привычная. И если поначалу на него прикрикивали, когда он, забывшись, начинал петь, то вскоре стали просить: «Спой еще».