Александрина Ван Шаффе - В унисон

Сегодня мир не звучал. Как не звучал уже много-много дней подряд. Его заполнял вязкий, поглощающий все звуки туман. Наверное, с этим необходимо было смириться. Или бороться. Он даже знал несколько безотказных способов. Самый простой – рассердиться. Или вообразить мелодию. Да, придуманная мелодия поначалу режет слух. А потом мир потихоньку подхватывает – и начинает звучать. Но ни сил, ни желания не было. Пожилой мужчина присел на бетонное основание ограды, отделяющей аккуратный садик от разбитой городской улицы. Прислонился спиной к решетке и позволил себе исчезнуть, раствориться в поглощающем весь мир тумане.

...Очнулся, ощутив на лице мокрое, шершавое прикосновение. Отмахнулся от радостно повизгивающей собаки:

– Ветка, убери от меня свое чудовище.

Открыл глаза. Перед ним стояла дочь:

– Папа, а что ты здесь сидишь? Не заходишь...

На самом деле дочь звали Викторией. Но он называл ее Веткой. И очень долго она такой и оставалась – тонкой, гибкой. Упругой. Вплоть до рождения собственного ребенка. До пришедшего потом одиночества. Старик окинул дочь внимательным взглядом. «Чуть за сорок». И, как ни старайся, ей не дашь меньше. Футболка и джинсы обтягивают начавшую полнеть фигуру. Усталое лицо, небрежно заколотые волосы. Взгляд – внутрь самой себя.

– Сядь рядом.

На ее лице проступила неуверенность. Хорошо, что не раздражение.

– Я Лапу на пять минут вывела... Мне еще на завтра еду готовить...

Но подошла и присела, как и он, прижавшись затылком к прутьям решетки. Мужчина накрыл ее руку своей. Почувствовал – длинные узловатые пальцы, тонкую кожу с проступившими венами. Прислушался. Еще не до конца сознавая, что же хочет услышать. Но мир отозвался. Робкой вопросительной нотой. Словно рука мужчины тронула струну. Ресницы женщины дрогнули. Медленно рассеялся туман. Старик знал, что ненадолго, только пока их руки остаются сомкнуты. Он позволил мелодии разрастись. Бережно исправляя в женщине следы преждевременного увядания: убрал морщинку между бровями, вернул цвет поседевшим прядям, представил, как разминает измученный сидячей работой позвоночник...

Когда он закончил, дочь повела плечами. Растерянно огляделась. И словно заново увидела знакомый до мелочей дворик. Нахмурилась, вспоминая:

– Я, кажется, чайник на огне забыла.

Дело было вовсе не в чайнике: в ощущении – что-то произошло. Она резко поднялась.

– Антон и не подумает проверить. Лапа, домой!

Бросилась к дверям подъезда. Уверенная, что отец идет следом. Он остался сидеть. Прислушиваясь, как рвется мелодия, когда женщина, чуть задыхаясь, взбегает по лестнице. Нет, музыка сразу же выровнялась. Ага, дочь убедилась, что на кухне все в порядке – чайник давно выключен. Настал черед вытереть лапы вертящемуся под ногами зверю. Достать из холодильника колбасу и сыр.

Вот женщина заглянула в комнату, позвала сидящего за стареньким компьютером сына:

– Антош, иди ужинать.

Голос звучит без обычного недовольства. И она застывает, вслушиваясь в произнесенные слова... Все, теперь мелодия не отпустит, закружит вальсом.

Старик поднялся, чувствуя, что дочь вот-вот спохватится – куда же это он запропастился. И тяжело раздвигая туман, зашагал к подъезду.

* * *

Дочь навестила его через несколько дней. Не стала с порога суетиться, доставать продукты, затевать приборку. Подошла, взглянула настороженно, но весело:

– Пап, что ты со мной сделал? Только честно.

«Так я тебе и скажу», – про себя усмехнулся он. А вслух:

– Сделал? Обронил что-нибудь? Ничего не вижу сегодня – сплошной туман.

Уверенный в стандартном ответе:

– Почему ты не сходишь к окулисту? Я сбегаю – возьму номерок.

Именно так она и сказала. Но на этот раз сквозь обычные слова звучала мелодия. Мелодия, от которой он сам начинал звучать.

Пар над чашками с чаем, теплый свет абажура над круглым столом, блики на лаке деревянных безделушек и тиснении томов... Одинокая квартира словно оттаяла. Старик бережно настраивал сидящую рядом женщину. Как любимый музыкальный инструмент. Желания. Любопытство. Юмор... Вот настройка закончилась – двое слились, рождая мелодию. Зазвучали в унисон. Первая и вторая скрипка. Все пронзительнее, все выше. Потом одна из скрипок умолкла. Но мелодия продолжалась. Дом откликнулся, подхватил. Откликнулся город.

Дочь еще ничего не понимала. Для нее они просто пили чай, препирались и вышучивали друг друга... Завтра, когда она выйдет на улицу, погружаясь в знакомую суету, музыка не умолкнет. И не позволит женщине утонуть в каждодневном водовороте. А в ответ будет звучать мир.