Любомир Николов - Червь на осеннем ветру

Он остановился у решетки. Знал, что может его ожидать. Калитка была заперта. Некоторые остатки приличия заставили его оглянуться. Улица была пуста. Он подскочил, схватился за верхушку ограды и подтянулся. Хорошо натренированное тело (он регулярно занимался боксом, верховой ездой и греблей) не подвело. Через секунду он оказался внутри и спрыгнул. Ему показалось, что песок под ногами хрустнул, как оглушительный взрыв. Нет, все было спокойно. Он отбежал в сторону, ступил на газон и, прячась в тени деревьев, побежал вперед вдоль аллеи.

Фасад дома был уже совсем близко. Джон Уилбери бросился вперед, опять пересек проклятый песок, поднялся по ступеням и, запыхавшись, остановился перед массивной дверью. Заперта! Руки дрожали, он ругался шепотом, нащупывая какие-то мелочи… А, вот и ключ!

Ключ вошел наполовину и во что-то уперся. Дверь заперта на ключ изнутри.

Он развернулся, привалился спиной к двери и на секунду задержал взгляд на серых облаках в небе. Такое он тоже предполагал. Предполагал, черт возьми! Но убедиться воочию… Вот оно, подтверждение тех унизительных, несуразных мелочей, которые он молча подмечал и которые копились день за днем в течение месяцев.

Его охватило такое чувство, которое он испытал лишь однажды — когда сэр Грэй во время товарищеской встречи по боксу нанес ему удар ниже пояса. Гнев его оглушил, ослепил, и он, ничего не видя перед собой, побежал вдоль фасада, завернул за один угол, потом за другой… Пальцы его впились в водосточную трубу, тело подтянулось вверх. Какая-то скоба разорвала дорогую брючную ткань. Пачкаясь о стены, он поднимался вверх, пока не достиг карниза. Встал на ненадежную опору и, кое-как удерживая равновесие, размахнулся и вышиб оконную раму.

Резко прорезался слух, в голове раздался звон сотен осколков, треск сломанного дерева. Джон Уилбери соскочил вниз, сделал несколько шагов через путающиеся под ногами портьеры. Ему казалось, что он превратился в каменное изваяние, или нет… в сгусток ярости от пульсирующей в висках крови.

С широкой кровати поднималась Джулия в полуспущенной ночной кружевной сорочке. Чуть в сторонке, возле туалетного столика, старый Гендон, перестав одеваться, пытался что-то сказать. Слова его медленно доходили до ушей окаменевшего Уилбери.

— Уилбери! Дорогой Уилбери! Что это такое, старик? Почему вы не позвонили? Я вот тут пришел, чтобы проконсультировать миссис Уилбери по вопросу об одном наследстве…

Продолжая говорить, Гендон схватил оставшуюся одежду и с поразительной для его лет ловкостью ретировался к двери. Из коридора донеслись его последние слова:

— …она дала слугам выходной, а вы подумали…

Джон с удивлением обнаружил, что Джулия стоит рядом и гладит его по голове. Ее лицо опухло, словно она проплакала несколько часов.

— Я давно знал, дорогая… — медленно произнес он и поволочил ноги к выходу.

Прошел по коридору, спустился по лестнице. Где-то наверху Джулия выкрикивала его имя, не пытаясь догнать. Не мельтешили слуги — наверное, им выпал один из тех неожиданно свободных дней, которые столь щедро раздавала его жена. Дверь в сад была широко распахнута. Внизу, на дорожке аллеи, на песке отпечатались следы Гендона. Уилбери спустился вниз и пошел вдоль этих следов. Теперь он мог не спешить, «скрипеть» сколько ему вздумается… Железная калитка была распахнута. Что ж, этого следовало ожидать, у негодяя есть ключ.

Гендон… Господи всемогущий, Гендон! И Джулия, утонченная, прекрасная Джулия, которая и после шести лет брака не переставала клясться ему в вечной любви. А он знал, еще четыре месяца назад все понял. Думал об этом — и упрекал себя, ненавидел за эти чудовищные мысли. С мучительным стыдом искал он мелкие улики. Находил. Табачный пепел там, где с утра чистила безукоризненная Сара… седые волосы на пеньюаре Джулии… забытую щеточку для чистки трубки (сам он курил только сигары)… незнакомые украшения в шкатулке, довольно безвкусные («О, Джон, не знаю, что мне взбрело в голову их купить. Сначала вроде понравились»)… и еще… и еще…

Что ему теперь оставалось делать? Отправиться в Индию? Наверное, без труда нашлось бы место в колониальной администрации. В парламенте у него достаточно знакомых, которые могли бы дать рекомендации. А карьера… К черту карьеру! Какой смысл слушать, да и самому произносить глупые, напыщенные речи после всего случившегося? И почти ежедневно — хочешь не хочешь — сталкиваться с наглой физиономией Гендона…