Любомир Николов - Десятый праведник

Свет переливался в линзах объектива мягким радужным сиянием, и жирный отпечаток пальца выглядел на нем так же нелепо, как пьяный мужик на изысканной вечеринке. Идиоты, беззлобно выругался про себя Николай. Правы эскимосы, когда говорят: ножовку дашь взаймы — вернут без зубца, собаку одолжишь — голодом заморят, зато за жену можно не переживать, дашь на время — вернут как новенькую. Он машинально поправил лямки полупустого рюкзака и подумал, что да, в каком-то смысле было бы неплохо пожить с эскимосами; потом усомнился, а остались ли они вообще, эти самые эскимосы, и как они живут, хотя, должно быть, неплохо — говорят, цивилизация им только мешала. Ладно, это их проблемы, а у нас своих дел невпроворот, потому-то мы и притащились в эту глухомань.

Он порылся в карманах брюк из грубой шерсти — табакерка, связка ключей, кисет, огниво и, наконец, носовой платок. Осторожно вытащив его, чтобы не выронить еще что-нибудь, он внимательно осмотрел платок и решил, что тот не слишком грязный.

Подышав на объектив бинокля, он протер его, потом для пущей надежности повторил операцию и, убедившись, что линза чистая, положил платок обратно в карман. Посмотрел на восток, но ветки стоявшей неподалеку сосны заслоняли долину, лишь слева, праздничная и свежая, как вымытая морковка, торчала кирпичная труба спичечной фабрики.

Николай поднялся чуть вверх по косогору и приставил бинокль к глазам. Серые здания фабрики метнулись навстречу. Оптика была добротная, старое цейсовское производство, и даже с такого расстояния все было видно до мельчайших подробностей — проволочные заграждения у излучины реки, таблички с надписью ACHTUNG: MINEN! , [1] Внимание: мины! ( нем. ) потом высокая беленая стена, по верху которой лениво прохаживались двое часовых в мешковатой форме из грубого сукна. Кроме них, на территории фабрики не было видно ни души, лишь возле окрашенного в оранжевый цвет склада готовой продукции уныло переминалась с ноги на ногу четверка волов, запряженных в огромную крытую повозку. Выходной день, подумал Николай, рабочие пьют пиво в сельских трактирах и ждут, когда настанет время обеденной пайки наденицы [2] Домашняя колбаса ( болг. ). с квашеной капустой. Мысль о наденице заставила почувствовать, насколько он голоден, мешочки под языком болезненно свело, и, чтобы одолеть голод, он поглядел вниз, где под деревьями сидели курьеры. Большинство из них дремало, прислонившись спинами к узловатым сосновым стволам. Кто-то курил. «Травка», — определил Николай, спускаясь к ним, сладковатый аромат распространялся на приличное расстояние. Глупость, конечно, через час им понадобится ясная голова… но каждый сходит с ума по-своему. Как, например, тот паренек, из новеньких, с ишаком. Как пить дать, его схватят еще до темноты. Ишак не человек, ему нужна тропа, а после сегодняшнего удара все тропы будут взяты под наблюдение. «Хотя кто ты такой, чтобы учить других? — спросил он себя. — Или уже забыл тот участок в Сен-Оноре? Когда ты был пьян в стельку, с целой партией итальянских зажигалок, и лишь милость господня, который бережет пьяниц, спасла тебя от верной виселицы».

Словно в ответ на эти мысли, внизу зашевелилась закутанная в грязное одеяло фигура. Из-под одеяла показалась наполовину пустая бутылка красного вина, поколебалась секунду в воздухе и, направляемая загрубевшей рукой с обломанными черными ногтями, зависла над густой бородой ее хозяина. Баска, узнал Николай. Ну, Баска может пить, сколько ему вздумается, он, похоже, с пеленок вскормлен вином вместо молока. Всю жизнь занимался исключительно контрабандой, и даже теперь, когда ему под семьдесят, он запросто отмеривал по шестьдесят километров в день по самым неприступным дорогам. Говорят, мог убить, глазом не моргнув, и те, кто помоложе, его боялись, но опытные мафиози знали, что он не опасен, пока соблюдаются условия сделки и пока ему вовремя платят.