Беременная Унсет была в боевом настроении, и на сей раз ей под руку попался Кнут Гамсун. Свое полемическое выступление в газете она начинает с заявления: «Заранее разрешаю г-ну Гамсуну отнестись ко мне без понимания» [265] Morgenbladet, 18.2.1915.
. Ее письмо направлено в защиту детоубийцы. Незадолго до этого Кнут Гамсун опубликовал статью под названием «Дитя», в которой выступал за строгое наказание для детоубийц. Его возмутило, что юную мать-виновницу осудили всего лишь на восемь месяцев лишения свободы, он требовал смертной казни для обоих родителей: «Повесьте их! Повесьте их обоих! Очистите от них человечество!» [266] Morgenbladet, 16.1.1915.
Но что знал Гамсун о женщинах, неспособных содержать своих детей? Сигрид Унсет считала, что может понять отчаяние, заставляющее мать лишить жизни своего ребенка; по ее мнению, оно диктовалось материнским инстинктом, столь же сильным, как и у тех, что «как львицы готовы сражаться за свое потомство». Она описывает «живое беспокойное счастье», что чувствует уже второй раз в жизни и что порой будит ее посреди ночи. И призывает тех, кому посчастливилось приложить ребенка к груди, к пониманию. Кто может взять на себя право осудить женщину, вынужденную «зарабатывать на пропитание себе и ребенку» и поэтому неспособную ухаживать за ним самой? С жестоким реализмом Унсет описывает муки тайных родов, муки несчастной женщины, что не видит для себя ни малейшей надежды и в отчаянии может убить ребенка, как «делали женщины всех народов и во все времена».
Об отцах детей, оставляющих женщин с детьми на произвол судьбы, она предпочитает молчать: «Пусть мужчинами занимается их собрат-мужчина г-н Гамсун». Неужели ей не приходило в голову, что ее сарказм может задеть и Сварстада? Ведь если судить по этой статье, ее симпатии скорее на стороне необеспеченных женщин вроде Рагны Му Сварстад, которая практически была не в состоянии позаботиться о своих детях, чем на стороне бросившего жену с тремя детьми Сварстада. Задумывалась ли над этим Сигрид Унсет Сварстад?
Неделю спустя она публикует новую статью, подлиннее, где обсуждает предложенные недавно законопроекты, гарантирующие право наследования незаконнорожденным детям. Писательница всецело поддерживает такие законы, однако у нее есть что сказать по этому поводу. Она опять напоминает, что «никакой закон не в состоянии внушить чувство родительской ответственности мужчине — или женщине, — которые его лишены. <���…> Никакой закон не в состоянии обеспечить ребенку отцовскую любовь». Проницательная реалистка, Унсет не поддавалась иллюзиям — всегда найдутся желающие злоупотребить удобным законом, но самое важное будет соблюдено: «Сказано, что ребенок не должен расплачиваться за грехи своих родителей. Тем не менее в том-то все и дело. Дети всегда расплачиваются за все грехи и глупости, что совершают родители. Именно дети страдают больше всех» [267] Ukens Revy, 26.2.1915.
.
В марте появилась ответная атака Гамсуна: «Да как она смеет строить из себя бог знает кого! По-моему, воззрения фру Унсет вовсе не являются такими уж нестандартными и непостижимыми — если взять на себя труд извлечь их из-под покрова ее напыщенных речей» [268] Kolloen 2003: Svermeren, s. 333.
. Гамсун полагал, что «фру Унсет» заблуждается в своем анализе поведения детоубийц: «Перспектива приличного срока может основательно их прищучить, не говоря уж о перспективе веревки — веревка прищучит самым решительным образом». И отмахивается от ее аргумента, что все без исключения детоубийцы исправляются, отбыв положенный им срок: по мнению Гамсуна, если уж женщина родила, то тем самым взяла на себя материнские обязанности. Хотя он и подверг Унсет самому обидному осмеянию и как писательницу, и как женщину в своем открытом письме, многие читатели были склонны согласиться с ней. А она в продолжение дискуссии замечала, что Гамсун не хочет понимать причины подобных трагедий, коренящиеся в общественном неравенстве.
И по-прежнему утверждала, что расплачиваться за все приходится прежде всего детям. Этой закономерности не удавалось избежать ни одному родителю. Включая ее саму. Такими были ее публичные заявления, а наедине со Сварстадом она продолжала настаивать, что они обязаны взять на себя воспитание всех его детей. Возникали ли между ними из-за этого трения? Во всяком случае, в сохранившихся письмах близким она эту тему почти не затрагивает. Однако по некоторым намекам можно понять, что Сварстад был не в восторге от ее идеи большой семьи. В соглашении о разводе черным по белому написано: с Рагной остается младший сын Тронд, в то время как отец берет на себя опеку над дочерьми. Обычно он отправлял их в какой-нибудь дешевый пансионат или в приют Евгении. Как бы то ни было, Сварстад соглашался с тем, что им стоит найти дом побольше и поближе к центру. Тогда можно будет вести нормальную семейную жизнь, почаще обедать вместе, а ему не придется больше ночевать в Союзе художников.
Читать дальше