Сигрун Слапгард - Сигрид Унсет. Королева слова

Тем же летом близкие писательницы воочию убедились, насколько ей важно признание ее творчества. Матею заранее предупредили о Событии, и она отправила Сигрид к парикмахеру и посоветовала надеть платье, которое подходило бы к широкой ленте, лучше всего одноцветное. Сигрид Унсет, взволнованная и растроганная, позвонила Анне Марии, дочери Хелены Фрёйсланн, последней живой представительнице этой семьи, и попросила ту прийти помочь с платьем и прической. Молодая женщина с изумлением заметила, что «тетя Сигрид» не может застегнуть молнию — так у нее дрожат руки — и переживает, что недостаточно хорошо выглядит [865] Anne Marie Weidemann. .

Сигрид Унсет собирались вручить высший орден Норвегии — Большой крест Святого Улава. В час дня она ждала гостей — и вот на порог торжественно вступил глава королевской канцелярии Халворсен в сопровождении профессора Винснеса. За ними шли приехавшие по такому случаю Ханс и Сигне. Эйлиф и Луиза Му принесли шампанское. В особенности Сигрид Унсет должна была оценить то, как обосновали ее награждение орденом: «За выдающиеся заслуги в области литературы и верную службу отечеству». В своей благодарственной речи Сигрид снова использовала аллюзию на цитату Хейберга: «Не стоит так уж благодарить меня за написание „Кристин, дочери Лавранса“. Мне это было нетрудно, ведь я прожила в этой стране тысячу лет» [866] Gjengitt i Berlingske Tidende, trolig 9.7.1947. . Во время неформальной беседы ей передали привет от неожиданного поклонника. Король Хокон, с которым она встречалась только раз в жизни, горячо одобрил ее награждение Большим крестом.

— Она молодец, — сказал по-датски король.

В течение 1947 года писательница стала чаще выбираться в столицу, не от большого желания, а по настоянию врача. Ее странные недомогания по-прежнему не отпускали ее, и она проходила обследование в клинике Красного Креста. В конце июля, на время ремонта Бьеркебека, Сигрид Унсет переезжает в «Дом Святой Катарины» и остается там до середины осени. Крыша ее дома нуждалась в починке, а она сама — в покое для работы. История Святой Екатерины буксовала, и Унсет уже почти жалела об обещании, которое дала американскому издательству «Даблдэй». Но жизнь в оазисе тишины и покоя на Майорстюен и строгий распорядок дня оказались как раз тем, что ей было необходимо для работы. Она выходила из комнаты только на обед в полтретьего, завтрак и ужин ей приносили. Так с июля по октябрь Унсет проводила все свои дни наедине с Екатериной Сиенской.

Но время от времени ее покой все-таки нарушали. Например, вечером могла прийти сорокачетырехлетняя Эбба и начать жаловаться на всех подряд — в том числе на своих новых друзей, тех, кого Ханс водил в отцовский дом на улице Габельс-гате. Среди них были некий Туре Гамсун и некая Кристиана До-Нерос. Оба в глазах Сигрид Унсет — нацисты. Вряд ли ей так уж хотелось слушать об этих неприглядных знакомствах — не больше, чем о ссорах между приемными дочерьми и Хансом относительно права собственности на отцовские картины и раздела затрат на передвижную выставку. Вообще-то у Эббы были и хорошие новости — она собиралась пойти учиться на педагога. Что мачеха думает об этой идее? Та могла только одобрительно кивнуть и согласиться, как и раньше, перечислять на ее счет ежемесячную сумму. Каждый раз, когда семейные «неурядицы» таким образом давали о себе знать, она вздыхала в письмах своим американским подругам, что покоя ей, видимо, не дождаться. А что получится из Ханса, если вообще что-то получится? Ему вот-вот исполнится двадцать восемь лет, а за плечами по-прежнему всего несколько подготовительных экзаменов начатого курса юриспруденции.

Ханс написал для «Самтиден» статью о судах над военными преступниками. В ней он поставил под сомнение практику вынесения приговора по сокращенной судебной процедуре. Матери оставалось только похвалить его за умение аргументировать свою позицию, но сама она оставалась по-прежнему непримиримой: она поддерживала смертную казнь, и суд должен был быть суровым. Она отказалась участвовать в немецкой акции «Mütter sprechen zur Welt» {123} 123 «Матери говорят с миром» (нем.). . Предполагалось, что это будет книга, написанная от имени разных матерей. В своем коротком и решительном письме Унсет сообщала, что, хотя она действительно потеряла сына и, следовательно, никогда не сможет быть счастливой, все же в жизни бывают вещи и похуже. Например, увидеть своего сына в рядах гитлерюгенда или комсомола [867] Brev til Barbara Nordhaus-Lüdecke, 4.2.1948, NBO, MS. fol. 4235. .