Сигрун Слапгард - Сигрид Унсет. Королева слова

Если ее сын Ханс призывал протянуть руку оступившимся, то Сигрид Унсет делала прямо противоположное. Когда духовник в качестве епитимьи за непримиримость велел ей отправить в Германию посылки с помощью, она отделалась мелочами и подписываться не стала. Еще не хватало получать письма благодарности от немцев!

Когда за ней приехал Фредрик Бё, осенний воздух уже стал совсем прозрачным, холмы окрасились в яркие цвета, а ей не терпелось вернуться домой к своим словарям. Как и всегда, поездка на машине по равнинам Хедмарка доставила ей огромное наслаждение. Впереди была новая зима в Бьеркебеке, переезжать Унсет передумала. Астры радовали глаз буйством красок, а в доме хозяйку ждал письменный стол в рабочем беспорядке: «как я умудряюсь там хоть что-то найти, никто понять не в состоянии» [868] Brev til Hjørdis Schoien, 6.11.1947, Katarinahjemmets arkiv. . Она внесла в рукопись последние изменения и отослала «Екатерину Сиенскую» в издательство. Окончание работы над книгой Унсет решила отметить тем, что связала сетчатые мешочки для сала и обрезков мяса, чтобы вывешивать их для птиц: «Мы стали пользоваться такими мешочками с тех пор, когда Андерс был совсем маленьким и даже всех букв не выговаривал. Да, еще в Ши» [869] Brev til Hjørdis Schoien, 6.11.1947, Katarinahjemmets arkiv. .

Она перенесла розы в подвал и подготовила сад к зиме, прежде чем сесть за работу над привычными рождественскими статьями и рассказами для журналов и рождественских приложений. «Сегодня несколько градусов мороза, иногда выглядывает солнце, а под окнами деловито скачут синицы» [870] Brev til Hjørdis Schoien, 27.11.1947, Katarinahjemmets arkiv. . Сигрид развлекала малышей Бё рассказами об аллигаторах, которых видела во время поездки с Марджори Роулингс по Флориде. Казалось, у мальчиков был особый нюх на моменты, когда ее одолевало настроение пообщаться и совсем не тянуло сидеть за письменным столом. Она повествовала с такими животрепещущими подробностями, что в конце концов старший из братьев Бё не выдержал и спросил:

— И тебя не съели аллигаторы? [871] Til Rawlings, 21.1.1947, NBO, 348.

Наступило еще одно скудное Рождество — приходилось всячески исхитряться, чтобы накрыть для родственников приличный стол. Гости щеголяли в новеньких, с иголочки костюмах, сшитых из извлеченной с чердака мебельной ткани или старых портьер. Многое по-прежнему приходилось покупать по талонам, и качество продукции оставляло желать лучшего. Сигрид Унсет была не слишком высокого мнения о правлении Рабочей партии и не делала секрета из того, что голосует за левых. Ханс тоже не скрывал своих симпатий к партии правых, так что за столом все время кипели оживленные споры. На самое Рождество они остались вдвоем и вместе же побывали на всенощной в Хамаре. «В настоящее время мало кто настроен утверждать, что земля прекрасна. Хотя она-то как раз прекрасна, чего не скажешь о нас, людях», — вздыхала Унсет в рождественском письме сестре в Стокгольм. Она вспоминала детство, когда они испытывали такую же нужду, что и сейчас, — в период сразу после смерти отца. Соседи Винтер-Йельмы всегда приглашали их на Рождество в гости, и, «вдосталь набегавшись, напившись пунша, налюбовавшись на елку и наигравшись в „Черного Пера“ и „Голодного лиса“ {124} 124 «Черный Пер», «Голодный Лис» — популярные карточные игры. , мы замечали, что до двенадцати осталось всего несколько минут. И тогда Винтер-Йельм-старший садился за фортепьяно и играл вариации на тему мелодии „Прекрасна земля“» [872] Brev til Ragnhild, nyttårsdag 1948, NBO 742. . Но если тогда Сигрид действительно чувствовала ту красоту, о которой пелось в песне, и в тот момент под елкой жизнь и впрямь была прекрасной — как была она прекрасной и позже, когда при виде елки ликовала Моссе, — сейчас оно куда-то ушло. И все-таки Сигрид продолжала искать в себе это ощущение, ведь где-то оно должно быть, вопреки всем невзгодам.

Как бы то ни было, когда Унсет выглядывала в окно, ее серьезное лицо смягчалось, на губах появлялась улыбка, а в глазах — веселый огонек. Именно на это Рождество у ее рождественских кормушек кишмя кишели птицы. Она поставила по кормушке за каждым окном и была вознаграждена облачками красных, желтых, черных и белых перьев. У маленьких мешочков, которые она связала, собрались снегири, овсянки, зеленушки и синицы всех мастей. Но пока она не видела ни одного ежика — должно быть, все замерзли. Писательница всегда беспокоилась о мелких животных, птицах и цветах; эта заботливость была хорошо известна ее близким, как и панцирь сдержанности, который она надевала в обществе.