Сигрун Слапгард - Сигрид Унсет. Королева слова

Унсет в мельчайших подробностях помнила прогулки с тетей на заре по притихшим улочкам, которые растворялись в полях на окраине, вкусную свежесть утреннего воздуха. «Солнце, встающее над холмом Мёллебаккен, озаряло все вокруг и ложилось бликами на желтые и белые домики с их заросшими мхом красными крышами. По острым камням мостовой скользили наши тени, фантастические, неестественно вытянутые. В каждом дворе голосили петухи, в листве деревьев порхали и пели птицы». Писательница с юмором описывает попытку тети свести ее со священником — заперев их вдвоем в саду. Тогда Сигрид считала себя свободомыслящей — как и большинство образованной молодежи. «Мы услышали, как заскрипели петли калитки и заскрежетал запираемый теткой замок. Пастор Рёддинге покраснел до самых корней своих светлых кудряшек…»

Поздняя осень проходила как обычно, за работой над статьями и эссе. Описание красот Америки и собственных наблюдений над здешней природой стало для Унсет приятным развлечением. И все же, чем больше она узнавала и любила Америку, тем яснее понимала: даже при всем своем желании она не смогла бы стать американкой. Об этом Сигрид Унсет писала и в своей статье в «Харперс базар», вслед за героем Гуннара Хейберга она говорит: «У меня такое ощущение, что я живу в Норвегии вот уже две тысячи лет. Я должна вернуться, чтобы меня похоронили в Норвегии, и тогда я буду уверена: пока мой народ живет на моей земле, продолжается и моя жизнь» [789] «My American Garden», Harper’s Bazaar, mai 1944. {113} 113 Герой пьесы Хейберга «Я буду защищать свою страну» (1912) Карстен Скугстад говорит: «Я человек, проживший в этой стране тысячу лет». — Примеч. авт. .

За статью в «Базар» ей заплатили 200 долларов. Эти деньги пришлись как нельзя кстати — как и полученный месяцем позднее гонорар за эссе-мемуары, озаглавленные «Флорида» [790] «Classmates», September 1943. . Там она вспоминала о своей встрече с Теодором Киттельсеном в то время, когда еще мечтала стать художницей. На страницах эссе ее талант рассказчика развернулся в полную силу. Воспоминания казались столь же безоблачными и солнечными, как и описываемые писательницей летние дни: «Такие голубые, пронизанные жарким солнцем деньки, небосвод прочерчен перистыми облаками, а на горизонте кое-где появляются кучевые, они постепенно растут и принимают облик гор и свинцово-синих долин, сквозь которые пробивается красноватое сияние». Унсет с юмором повествовала о том, как приличия ради переодевалась в кустах, и о столь любимом моряками одеколоне «Флорида», по которому эссе и получило свое название. Стало быть, счастливее всего Сигрид Унсет чувствовала себя, когда с помощью пишущей машинки пускалась в путешествие по своему прошлому. Потому что ожидание возвращения на родину затянулось. Ненависть Унсет к немцам от этого только усилилась. По мере того как жажда мести все сильнее овладевала писательницей, холодный сарказм сменялся безудержными филиппиками. Все, что было в ее жизни связано с немцами, теперь решительно отторгалось. Она издевалась над немецкой ментальностью, какой она увидела ее во время поездки по Германии в 1909 году, и не жалела даже старинных коллег отца. Эти так называемые «хорошие немцы» не терпели, когда им противоречили. Унсет завела себе папку, которую озаглавила «Die Guten Deutschen» {114} 114 Хорошие немцы (нем.). , а подзаголовок гласил: «Добренькие норвежцы». Туда она складывала письма людей, критиковавших ее за антинемецкие высказывания. Например, письмо некоего мистера Херриджа, который считал, что она стрижет всех под одну гребенку и требует жестокой кары. Однако Сигрид Унсет считала, что проливать слезы по так называемым «хорошим немцам» просто глупо. И рассказывала для сравнения историю, которую слышала в детстве: одной маленькой девочке показали картинку, на которой были изображены христиане, брошенные на растерзание львам. Девочка начала плакать: «Мама, смотри, вон тому льву не досталось христианина!» [791] Usortert, NBO, MS. fol. 4235. Унсет никогда не уставала приводить примеры поведения немцев, свидетельствующие о «глубоко укоренившемся безумии, от которого страдает весь немецкий народ» [792] «The War Criminals and the Future», Free World, november 1943, NBO, MS. fol. 4235. .

Это Рождество, совпавшее с бесконечным ожиданием возвращения, как ни парадоксально для такого светлого праздника, прошло под знаком бренности всего сущего. Писательницу не покидали мысли об «ушедшем, безвозвратно ушедшем времени» [793] Fra kringkasting juleaften 1943. .